Награда будет выдана, или пожалована, в конце банкета (исключительно по пригласительным билетам) в историческом Гранд-отеле. Я произнесу речь, далее вы произнесете речь. Далее мы все проследуем в танцевальный зал
Вам предлагается, на выбор, занять номер в этом отеле на все время с самого начала и до самого конца вашего визита (а мы очень надеемся, что он продлится не менее двух дней) за наш счет или — лучше — остановиться в качестве почетного гостя у меня в доме. Мы, конечно, будем рады и вашей супруге, если у вас есть супруга. Лично у меня супруги нет. У меня есть уборщица, верней была, до недавнего времени была, так что вы, пожалуйста, не беспокойтесь, что вам придется ютиться в грязной холостяцкой берлоге. Дом очень большой и расположен на приятной тенистой улице среди вековых вязов. Я планировал перебраться в жилье поменьше и с этой целью все упаковал по коробкам, кроме нескольких предметов, в которых нуждаюсь для личного употребления, — одна тарелка, одна чашка и так далее — и, конечно, мебели. Но если вы к нам соберетесь, на что я искренне надеюсь, я готов пересмотреть свои планы. Будьте уверены, ко времени вашего приезда все будет снова расставлено в должном порядке по своим местам. Правда, я никак не в состоянии вернуть обратно все те поистине прекрасные вазы и картины, которые моя бывшая жена уволокла с собой, когда уехала, и главное, ей даже негде их держать и ставить, ни стен никаких не хватит, ни каминов, и так далее. Приходится их сдавать на хранение, что создает совсем уж лишние расходы. Она, кстати, не очень далеко от вас живет, так что, если захотите разузнать обо мне поподробней, вы можете ее проведать. Я, со своей стороны, готов отвечать на любые вопросы, если они того стоят.
Мистер Мейлер, я хочу быть с вами откровенным, как хочу, чтобы и вы были откровенны в своем ответе, если таковой последует, на что я искренне надеюсь. Это же элементарная вежливость. Может, у вас есть секретарь или секретарша, и, значит, он (или она) ответит или не ответит. Может, только она (или он) это и прочтет. Может, только она и читает эти строки. В таком случае я разговариваю не с вами, а с кем-то, кого знаю даже еще хуже, чем вас, поскольку она (?) не написала никаких книг, которые я читал, не то с чего бы ей (?) идти в секретарши, пусть и к знаменитому писателю. Вот вам, пожалуйста. С письмами вечно такая история. По телефону я просто спросил бы: "Это ты, Норман?" Конечно, не имея ни малейшего понятия о вашем голосе, я бы опять-таки мог попасть впросак. Тут сам черт ногу сломит.
Я провентилировал пока еще не все детали. В уме толкутся даты, числа, расписания, программы, голова трещит, как будто внутри болтают тысячи мышей. О самом фестивале скажу только, что он будет грандиозный. "Насколько грандиозный?" — вы спросите, и как же не спросить. Позвольте мне вместо ответа подкинуть легкий намек: у нас будут слоны.
Я с нетерпением жду вашего приезда. Предчувствую, что мы поладим. Погода, может быть, будет прекрасная, и мы уютно посидим в саду. Когда здесь еще была моя жена, у нас были цветы. А после того как она смылась, у меня времени нет ими заниматься. Я на них наехал газонокосилкой, и теперь там ничего не осталось, только травы немножко. Вид скорее аскетический, но вам, надеюсь, понравится. С соседями я не якшаюсь, так что можете не беспокоиться, вас не станут осаждать орды охотников за автографами. Был я тут в хороших отношениях с одной дамой-инвалидом напротив через улицу, но она, кажется, переехала. Еще есть одна женщина с паяльной лампой, и один уязвленный писатель все жаждет выяснять со мной отношения. Едва ли они к вам будут приставать. Да, я не борец, но я человек широких взглядов.
Если же вам будет не с руки получить эту премию, может, вы знаете кого-нибудь, кто смог бы.
Искренне ваш
Эндрю Уиттакер.
* * *
Милый Рори,
Потрясающие стихи. Лучше ты пока ничего не написал, особенно вот это изумительно, две первые строки с такой глубокой рифмой: "О, счас в лифте / Осчастливьте!" Прелесть. А у тебя бывает так, что из дому не можешь выйти? Что-то подобное я угадываю в этих твоих стихах. Они меня задели за живое, я сам все больше, знаешь, такое чувствую, ну вот не хочется из дому выходить, и всё, хочется послать к чертям всю эту кашу, и тогда я думаю: слава богу, хоть занавески есть.
Всего тебе самого лучшего.
Энди.
* * *
Главному редактору.
На прошлой неделе вы любезно поместили мое письмо, в котором я пыталась передать вашим читателям свое собственное представление об "истинном" Эндрю Уиттакере — не о противоречивом, сложном авторе, нет, о моем соседе напротив через улицу. Вот уж не думала не гадала я, что мне так скоро снова придется взяться за перо. Но, не успела я отправить вам свое письмо, на следующий же день вдруг вы помещаете этот репортаж Мелиссы Зальцман о пикнике Лиги в поддержку искусств. Больно было мне читать о срыве Энди на глазах у всех этих людей, и очень они, по-моему, дурно поступили, не предоставив ему слова. Хоть я ни на минуту не сомневаюсь в достоверности описаний мисс Зальцман и верю, что кое-кто, возможно, кое-где порой кое-что кидал, никак я не могу вообразить, чтоб среди таких нарушителей порядка был наш Энди. Я просто не могу себе представить, чтоб наш тихий вегетарианец "схватил блюдо с мясной нарезкой". Более того, если говорить об отношении к женскому полу, он учтивейший из мужчин. И просто уму непостижимо, чтоб он мог умышленно оставить два больших шоколадных отпечатка своих ладоней спереди на блузке Юнис Бейкер, как утверждает ваша журналистка. Тем не менее была, кажется, вызвана полиция, и бедного Энди увели в слезах.
Ваш репортаж никак не вяжется с тем Энди, какого знаю я. Этот Энди — тихий, достойный, скромный человек. Те взрывы эмоций, которые живописует ваша журналистка, — выкрики, рукоприкладство, швыряние еды и слезы, — просто за рамками его характера. Он в старом смысле слова английский джентльмен до мозга костей, вплоть до произношения. Да, я знаю, некоторым бывает неудобно, когда он к ним обращается с таким своим произношением, ибо, подозревая шутку, но не будучи вполне уверены в своей догадке, они себе не могут позволить расхохотаться. Но даже если, как они не исключают, он намеренно отвратен, все же до метания кусков мяса тут еще очень далеко,
И вот прочитала я вашу статью, и встала передо мной дилемма. Либо ваша журналистка заблуждается вплоть до вранья, либо у Энди случился серьезный срыв. Будучи многолетней подписчицей "Каррент", я просто не могу себе представить, чтобы одна из ваших сотрудниц заведомо лгала, и, следовательно, мне приходится склониться ко второму варианту. В предыдущем своем письме я не хотела копаться в частной жизни Энди, боясь утратить его доверие и привязанность. Но теперь, после этого нового скандала, я чувствую, что для его же пользы мне пора заговорить, а там будь что будет. Не то — как же людям понять его?
В том письме я рассказала, какими знаками внимания он осыпал меня с тех пор, как в результате несчастного случая я осталась одна и без употребления обеих ног. Почти все это время он был женат, pi я невольно замечала, что брак его несчастлив, хоть сам он в беседах со мной, собственно, никогда не затрагивал эту тему. Не хотел, по-видимому, меня обременять, поскольку у меня своих горестей хватает. А жена его была женщина, какую ничем не прошибешь, черствая, суетная, жадная и поразительно красивая, такой, знаете, хрупкой красотой. Бедный Энди, как видно, был совершенно ослеплен ее наружностью. Баловал, как принцессу. Хоть богачом никогда не был, он имел процветающий бизнес, который им обоим обеспечил бы скромный достаток, согласись она хоть немножко сократиться. Но нет, все ей было мало — вечно подавай ей новые тряпки, включая кожаный костюм, новые машины (большего размера), более шикарный отпуск, новый телевизор еще больше прежнего. Довольно скоро ей удалось разорить бедного Энди, а потом она его бросила, как сношенный башмак. А как он бился, стараясь удержать бизнес на плаву, — а жену в шоколаде, — и ведь эти заботы отнимали время и силы, необходимые ему для настоящего творчества. В том-то и трагедия. Мир, возможно, так и не узнает, что он за эти годы потерял
