Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
– Я все забыл, что хотел? – спросил воевода сам себя. – Что-то точно забыл. Ага! Чего нам делать с этим Касьяном… Михайловичем? Раз уж мы не прибили его дедушку. Ты, брат, кажется, советовал молодца выпороть?
– Я сказал – всех! – кровожадно напомнил Илья.
– Кроме меня, – подал голос Микола, утомившийся стоять и молчать.
– Всех, кроме Подсокольника, – поправился Илья.
– Всех, кроме лысого хрена Подсокольника – это значит и тебя тоже, брат.
– И тебя, брат! А давно нас не пороли. Эх, годы наши…
– Это старость, брат. Это старость.
Воевода обнял Илью и притиснул к себе. Крыльцо хрустнуло.
– Будто в прежние времена, – сказал Добрыня. – Сидим на крылечке. А помнишь, как мы встретились да побратались… Прямо тут? Да уж! Эх, вернуть бы молодость. Все бы исправил, все бы сделал лучше. Веришь, нет, я ночами не сплю, от расстройства зубами скриплю, теми, что еще не выпали… А ну покажи зубы! Да покажи зубья, медведь! Дай позавидовать!
На крыльцо вышел тиун. Так же, как раньше ключник, сдержанно кашлянул, чтобы обратить на себя внимание.
– Великий князь наш и благодетель призывает к себе Илью Урманина, – провозгласил тиун с достоинством и поклонился. – И тебя, воевода, тоже.
Добрыня оглянулся на Миколу:
– Подсокольник! Забери на сегодня Касьяна к себе. Только смотри, чтобы не спалил чего, хе-хе, или в землю не зарылся, он такой. Отдыхайте, молодцы, завтра с утра вам в дальний путь. Раньше середины лета не вернетесь. Прощайте.
Микола и Касьян отвесили воеводе поклон до земли, причем Подсокольник успел так грозно зыркнуть на новгородца, будто собирался его зарезать прямо за воротами.
– А я? – удивился Илья.
– И ты с ними, куда ж без тебя, – воевода поднялся на ноги, заметно труднее, чем в предыдущие разы. – Сам видел, разве можно что-то доверить молодым?
– Молодым надо доверять, – сказал Илья, легко вставая. – А то помрем мы – и?..
– И порвут они Русь на мелкие клочки! – заявил Добрыня с горькой уверенностью.
Воевода и витязь попытались войти в двери одновременно.
Терем задрожал.
* * *
Князю было холодно. Он лежал весь закутанный, выпростав поверх одеяла длинную серебристую бороду. Лишь трудное, с присвистом, дыхание выдавало, что этот измученный человек жив. Но когда знакомо хрустнули половицы, князь приоткрыл глаза, пошевелился. Полы в тереме клали на славу, их ломало и корежило, только если плечом к плечу, да еще в ногу, шли Добрыня и Илья.
Князь любил обоих, любил ревниво и неровно. Добрыня был ему ближе всех на свете, а Илья… Илья его слушался.
Непонятный с виду звероватый витязь из «наших» холмогорских урман явился служить князю, едва тот сел в Киеве. Окрестные родовые общины по смутному времени обнаглели, на дорогах стоял разбой, тут очень кстати и пришел этот Ульф. Урманин оказался строптив, заносчив, желал особого внимания. Но когда требовалось совершить невозможное – одним видом нагнать страху на данников, одним словом переменить цены на торжище, одним ударом смирить непокорное село, – Илья был незаменим. Урманин всего добивался малой кровью. Князь такое умение очень уважал. Он сам предпочитал не бить, а запугивать. Не любил тратить народ понапрасну. Это ведь был его народ.
Князь везде, где можно, избегал сечи. Он целую Русь не столько завоевал, сколько прибрал. Обманом, подкупом, запугиванием, резней в теремах, осадой городов, но не рубкой в чистом поле стена на стену. Ему надо было взять свое, он и взял. Родился младшим княжичем, но пришел как полноправный властитель, настоящий великий князь. Русь это оценила, легко покорилась ему.
Начиналось все худо. Когда погиб в походе отец, старший брат должен был по закону стать новым отцом для остальных. Вместо этого он пошел войной на среднего брата, разбил в бою и погубил. Жизнь младшего – тогда еще просто князя новгородского, подручного Киеву – висела на волоске. Успел вовремя уйти к варягам. Те оценили умение молодого конунга выживать, да и Добрыня, которого варяги прозвали «Торбьёрн», хорошо им показался умом и доблестью. Эти двое могли взять Русь и, главное, не потерять ее, у них был запас удачи. Через пару лет князь вернулся в Новгород с большим варяжским отрядом. Легко занял город. Подступил к Полоцку, с помощью Добрыни обманом пленил и устранил тамошнего князька. Двинулся к Киеву и таким же образом – Добрыня подкупил киевского воеводу – разделался со старшим братом. Чтобы крепче запомнили, кто тут хозяин, князь забрал себе жен побежденных. И сел в Киеве. Занял свое место. Все получилось как нельзя лучше. Но чего-то не хватало.
Потом он не раз устраивал большие походы – были и кровавые сечи, были и великие победы. Русь громила врагов, пресловутый запас удачи казался неисчерпаемым. Но временами раздавалась молва, будто князь трусоват, прячется за спину Добрыни, даже старшего брата не своими руками зарубил, и вообще хорош только чужих жен сильничать. Будто не водится за ним воинской доблести, которой славился его отец.
Когда такие слухи доходили до князя, тот бесился и мог в припадке злобы учинить страшное. Действительно, всеми победами он был обязан Добрыне и дружинникам. Но должен ли князь, чье дело править, сам вести дружину в сечу? Должен кому-то что-то доказывать? Он умел убивать. И заставлять других убивать. Ему было легко одолжить василевсу – константинопольскому василевсу! – шесть тысяч воинов. Заодно убрать лишних варягов из Киева, ха-ха. Столь же легко было князю, возжелав в жены сестру василевса, но получив надменный отказ, взять в осаду греческий город. И как обычно, добиться своего. Князь мог всё на этой земле. Он крестил Русь. Наладил торговые пути так, что движение по ним шло круглый год. Усмирил болгар и отогнал печенегов. Какой еще доблести от него хотели?!
Говоря по правде, доблести неоткуда было взяться у мальчика, которому внушили: тебе впереди ничего не светит. Рожденный от женщины, никогда не звавшейся княгиней, да еще и младший из трех сыновей, он рано понял, что надо дорожить своей шкурой, избегать заведомо безнадежных драк и продумывать действия на годы вперед – иначе побьют, и только.
Повлияло и бурное детство. Чего стоило одно только лето: пока отец на Дунае громил булгар, к Киеву приступили степняки. Обороняла стольный град бабушка с тремя внуками. А навели печенегов – греки. У которых бабушка в свое время крестилась, обновила с ними торговый договор и была провозглашена русской архонтессой. Вот только договор договором, христианство христианством, а слабину попробуй дай – съедят. Бабушка тогда сказала: доверять безоглядно можно лишь тому народу, который ты в землю втоптал.
А отдельному человеку – понял с годами мальчик – вообще никакому доверять нельзя. Горькая истина: у князей нет друзей. От этого хотелось плакать и кого-нибудь убить.
Жизнь проходила мимо мальчика. Братья не любили младшего княжича, бабушка была к нему добра, но холодна, отца он почти не видел и скорее боялся, чем уважал. Мать, когда-то бабушкина ключница и любимица, теперь жила в своем вотчинном селе и не казала носу в Киев. Если братьям хотелось мальчика побольнее уесть, они звали его – эй, робичич! Жестоко, несправедливо, но поди возрази, рожден от рабыни, и все тут. Ключник – холопья должность. Это необходимо: такую огромную власть, какую имеет в княжем тереме ключник, а на дворе тиун, можно доверить только рабу. Который на время холопства будет и сам не свой, и вообще не человек – он глаза, руки, голос хозяина.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
