– Артур, мне нравится твоя рубашка.
Женщины начали возмущаться:
– Иэн, хоть рубашку ему оставь.
– Давай, сынок, давай!
Но и женщины веселились.
– Спокойно, дамы, это всего лишь рубашка. А я могла и штаны его оценить. – Смутившись собственной шутке, Мойра закрыла лицо руками. – Или трусы.
Эти двое – вне себя, хватаясь друг за друга, они стонали от хохота.
– Но это всего лишь рубашка, и заметьте – шитье очень неплохое. Артур, скажи мне, она продается?
Артур уже лыка не вязал, но вошел в раж:
– Конечно, Иэн, все продается, даже рубаха. – Он снял пиджак и раскинул руки, выставляя себя на всеобщее обозрение. Простой хлопок, желтоватая, в тонкую полоску. Розовые волосатые соски Артура просвечивали сквозь тонкую ткань. В подмышках расползлись пятна цвета слабо заваренного чая. – Только для тебя, по специальной цене – пять фунтов.
– По рукам!
Артур расстегнул рубашку, обнажив бледную грудь, поросшую редкими волосками, и пузо старого алкаша.
– Эй, убери это с глаз моих прочь.
– Сделка, друг мой, есть сделка… – Артур засмеялся, принимая из рук Иэна голубую купюру, потом скомкал свою рубаху и бросил ею в Иэна.
– Эй, Рильке, у тебя клевый пиджачок.
Они дразнили меня, проверяли на вшивость. Я отнекивался, но от них так просто не отвязаться. Я тоже в игре.
– Что за шмотка, ты в ней выглядишь на сто баксов. За сколько ты бы его продал?
– Ну что тебе сказать, Артур? – ответил я. – Он мне служил верой и правдой. Это пиджак удачи. – Все заулюлюкали. – Но ты мне нравишься, и, возможно, он принесет удачу и тебе, так что для тебя – десять фунтов.
– А с девушками тоже помогает? – спрашивает Артур.
– Ну а это, сын мой, ты должен сам проверить.
Просто я был не трезвее их.
– Да знаешь, с женщинами у меня это было так давно, что, боюсь, я тоже уже поголубел. Вот тебе. десятка.
Он протянул мне деньги, я вывернул карманы, выкладывая на стол кошелек, ключи и нэцкэ, все еще завернутую в платок. Артур молниеносно вцепился в фигурку. Будь он пьяный или трезвый, а таких вещей не пропускает.
– Эта штука будет на следующей распродаже. Мне стоило оставить ее в Бауэри, – сказал я.
– Но такого сейчас нигде не отыщешь. Музейная ценность. Боже, я выпил слишком много, раз не боюсь говорить тебе такое. Стини, ты ведь продаешь грязные книжонки, во что бы ты оценил эту странную штуковину?
Артур подбросил нэцкэ в воздух и поймал, потом притворился, будто кидает ее через стол соседу. Стини даже не улыбнулся. Взглянул на часы над стойкой, допил пиво и сморщился, словно выпил что-то горькое.
– Мне пора.
Брат попробовал удержать его, Иэн тоже вмешался.
– Последнюю кружку. Стой, я сам тебе куплю.
– Я и так ща лопну. – Стини поднялся со стула, косо взглянул на меня, потом потряс головой, словно хотел стряхнуть с себя что-то. – Завтра вставать рано. Увидимся. – Он прошел к двери.
– Эй, Артур, – заворчала Мойра, – зачем ты постоянно дразнишь Стини? Знаешь ведь, какой он религиозный.
– Ага, праведник. Он действует мне на нервы. – Артур вспомнил о Джоне и кивнул ему: – Извини, я забыл, что он твой брат.
– Да ладно. Но скажи спасибо, что не вылетел из бара вслед за ним.
Все облегченно рассмеялись, избежав обычного субботнегд скандала. Я машинально собрал свои вещи вместе с нэцкэ и пошел вслед за Стини.
– Стой, Рильке, простудишься насмерть.
Артур сунул мне одежду. Я с трудом натянул ее на ходу, неуклюже пробираясь между столами. Бар уже успел заполниться народом, остались одни стоячие места. Я протискивался сквозь толпу, пытаясь не потерять Стини из виду, и почти настиг его у двери. Задел локтем поднос официанта, и все стоящее на нем взлетело в воздух.
– Черт возьми!
Бокалы, кружки и рюмки со страшным звоном попадали на пол. Посетители заголосили, и Виктор Гилмартин, сжав кулаки, вышел прямо на меня. Пока я улаживал с ним это дело, Стини успел исчезнуть. В полумиле от паба я обнаружил, что вместо собственного черного пиджака на мне клетчатая куртка Артура.
11. Червь в бутоне
Сморщенный и темный, словно вянущий подснежник,
Кротко притаился он среди травы густой,
И роса любви стекает вниз по склонам нежным
Белых ягодиц, чтобы тебя укрыть собой.
Рембо и Верлен. Сонет заднему проходу
Идти домой было рано. Сам не зная зачем, я направился к Ашеру, но, оказавшись там, понял, что сделал ошибку. В этом сборище хорошо одетых мужчин глаз положить было не на кого. Они все слишком чисты и доброжелательны.
Я взял себе выпить и сел в угол у окна. С третьего этажа в доме напротив высунулся парень, потянулся, одним движением снял белую футболку и швырнул ее назад, в темноту комнаты. Его тело серебрилось в черном квадрате окна. Он протянул руку, наполовину опустил жалюзи, скрыв лицо и оставив на виду только тело.
Я еще немного посидел, потягивая пиво, понаблюдал за мужчинами в баре, потом опять выглянул. Сейчас парень сидел на стуле, локоть на подоконнике. Он перебирал пальцами в такт не слышной мне мелодии. По кирпичной стене к нему медленно подбирались тени. Когда тень накрыла его полностью, я вышел из бара, пересек улицу и в подъезде нажал кнопку квартиры на третьем. Услышав ответный писк домофона, открыл дверь и поднялся по лестнице.
Дверь была не заперта. Я распахнул ее и оказался в узком темном коридоре. Квартира показалась мне запущенной. Кое-где отклеившиеся обои свисали со стен длинными языками, на их месте виднелся засохший клей. Дощатый пол ничем не покрыт. Я пошел к свету в конце коридора, готовый к чему угодно – даже убежать, если придется. На миг замер и прислушался, но, ничего не услышав, вошел в гостиную.
Свет лился из двух больших окон, выходящих на хорошо освещенную улицу. Из мебели был только деревянный стол и два стула с высокими спинками. Парень все так же сидел у окна. Он повернулся ко мне: взъерошенные волосы, мечтательное лицо и полуопущенные веки; так выглядят курильщики в опиумном трансе. Лет двадцати, немного худощавее меня и в хорошей форме, но в кулачном бою он бы мне проиграл. Он лениво улыбнулся, встал и подошел ко мне.
Приблизившись так, что наши дыхания смешались, он нерешительно замер, и я почувствовал тепло, исходящее от него, и учащенный стук его сердца. Кровь быстрее понеслась по моим венам, дыхание участилось, яйца напряглись. Я дразнил его, не двигаясь, вынуждая начать первым. Он поднял на меня голубые глаза и запустил теплую руку мне под куртку, стал гладить меня, расстегивать рубашку, трогать языком волосатую, соленую от пота грудь, теребить соски. Я осторожно положил руку ему на плечо, потом медленно и крепко ухватил за волосы на затылке и откинул его голову назад. Он испугался такой перемене в поведении, и его страх еще сильнее возбудил меня, я вздрогнул, мой член встал. Я сильнее потянул его за волосы, так, чтобы он смотрел мне в глаза, и поцеловал в губы. Мы встретились языками, его нежная молодая кожа терлась об мою щетину. Я отпустил его затылок и погладил его по безволосой груди, чувствуя, как он расслабляется, ощупал его ребра, твердые соски, поласкал указательным пальцем пупок, спустился ниже, к верхней пуговице. Его твердый член выпирал из джинсов. Я потер его через ткань, и парень прошептал:
