Монк подождал двадцать четыре часа. Майор вернулся — один. Остальное заняло ещё два дня. Монк принёс спрятанное в туалетных принадлежностях самое необходимое для установления связи: чернила для тайнописи, надёжные адреса, список безобидных фраз, скрывающих своё тайное значение. Из Йемена Соломин мало что мог сообщить, но через год он вернётся в Москву. И если у него не пропадёт желание, он сможет что-то передать.
При расставании их руки застыли в долгом пожатии.
— Удачи тебе, друг, — пожелал Монк.
— Удачной охоты, как мы говорим у нас дома, — ответил сибиряк.
На случай чтобы их не увидели выходящими из отеля вместе, Монк остался сидеть за столом. Новому агенту надо было дать кодовое имя. Высоко над головой сияли звёзды такой поразительной яркости, какую можно увидеть только в тропиках.
Среди них Монк нашёл пояс Великого Охотника. Агент «Орион» родился.
* * *
Второго августа Борис Кузнецов получил личное письмо от британского обозревателя Марка Джефферсона. Написанное на бланке «Дейли телеграф» в Лондоне и переданное по факсу в московское бюро газеты, оно тем не менее было доставлено в штаб-квартиру СПС курьером.
Из письма Джефферсона Кузнецов понял, что журналист выражает своё личное восхищение планами борьбы Игоря Комарова против хаоса, коррупции и преступности и сообщает, что он изучил речи партийного лидера за последние месяцы.
После недавней кончины русского президента, продолжал журналист, вопрос о будущем одной из самых крупных мировых держав снова находится в фокусе мирового внимания. Он лично желает посетить Москву в первой половике августа. Проявляя тактичность, он, без сомнения, должен будет взять интервью у кандидатов в президенты от левых и от центра. Однако это будет пустая формальность.
Совершенно очевидно, что истинный интерес западный мир будет проявлять к будущему победителю этого конкурса — Игорю Комарову. Он, Джефферсон, будет весьма признателен Кузнецову, если тот сможет найти способ рекомендовать мистеру Комарову принять его. Он может обещать разворот, где обычно публикуется главный материал «Дейли телеграф», и перепечатку статьи в Европе и Северной Америке.
Несмотря на то что Кузнецов, будучи сыном дипломата, проработавшего многие годы в Организации Объединённых Наций и обеспечившего своему сыну диплом Корнелла, знал Соединённые Штаты лучше, чем Европу, он, безусловно, знал Лондон.
Он также знал, что большая часть американской прессы склонна к либерализму и проявляет враждебное отношение к его хозяину, когда предоставляется возможность взять у него интервью. Последний раз это случилось год назад, тогда вопросы задавались весьма нелицеприятные. Комаров запретил допускать к нему американских журналистов.
Лондон — другое дело. Несколько ведущих газет и два общенациональных журнала придерживались твёрдого консерватизма, хотя и не настолько правого, как в публичных заявлениях Игоря Комарова.
— Я бы рекомендовал сделать исключение для Марка Джефферсона, господин президент, — сказал Кузнецов на следующий день во время еженедельной встречи с Комаровым.
— Что это за человек? — спросил Комаров, не любивший всех журналистов, включая и русских. Когда последние в ходе интервью задавали вопросы, он даже не считал нужным отвечать.
— Я подготовил на него досье, господин президент. — ответил Кузнецов, подавая тоненькую папку. — Как вы увидите, он выступает в поддержку восстановления смертной казни за убийство в своей стране. А также энергично протестует против членства Британии в разваливающемся Европейском Союзе. Убеждённый консерватор. Последний раз, упоминая ваше имя, он заявил, что вы — лидер такого типа, которого Лондон поддержит и будет иметь с ним дело.
Комаров поворчал и затем согласился. Его ответ был доставлен курьером в московское бюро «Дейли телеграф» в тот же день. В нём говорилось, что мистер Джефферсон должен прибыть в Москву для интервью 9 августа.
Йемен, январь 1986 года
Ни Соломин, ни Монк не могли предвидеть, что миссия майора в Адене закончится на девять месяцев раньше срока. Но 13 января разразилась жестокая гражданская война между двумя соперничающими фракциями внутри правящей группировки. Положение становилось настолько опасным, что пришлось принять решение об эвакуации всех иностранцев, включая русских. Это заняло начиная с 15 января более шести дней. Пётр Соломин находился среди тех, кто направился к морю.
Аэропорт был охвачен огнём, оставался только морской путь. По счастливому стечению обстоятельств британская королевская яхта «Британия» как раз проходила по Красному морю, направляясь в Австралию для подготовки к турне королевы Елизаветы.
Получив сообщение из британского посольства в Адене, лондонское Адмиралтейство подняло тревогу и проконсультировалось с личным секретарём королевы. Тот доложил монарху, и Елизавета приказала направить королевскую яхту «Британия», чтобы помочь.
Спустя два дня майор Соломин с группой других русских офицеров сделал бросок от укрытия на пляже Эбайян к морю, где на волнах качались шлюпки с «Британии». Английские матросы забирали их с мелководья, и через час ошеломлённые русские уже расстилали выданные им спальные мешки на освобождённом от мебели полуличной гостиной королевы.
В первом рейсе «Британия» имела на борту 431 беженца, а за последующие она сняла с берега в обшей сложности 1068 человек. Свой груз она отвозила в Джибути. Соломина и его товарищей отправили самолётом в Москву через Дамаск.
Тогда никто не знал, что если Соломин и испытывал какие-то сомнения относительно своего будущего, то их сильно поколебал контраст между свободным, дружеским общением англичан, французов и итальянцев с моряками королевского флота и мрачными параноидальными инструкциями, полученными в Москве.
В ЦРУ знали только то, что человек, которого они считали завербованным три месяца назад, снова исчез во всепоглощающей пасти СССР. Может, он даст о себе знать, а может, и нет.
В течение той зимы оперативная часть советского отдела буквально разваливалась по частям. Один за другим агенты, работающие на ЦРУ за границей, потихоньку отзывались домой под благовидными предлогами: заболела мать, сын плохо учится и нуждается в помощи отца, в кадрах рассматривается повышение по службе. Один за другим они попадались на удочку и возвращались в СССР. По приезде их сразу же арестовывали и доставляли на новую базу полковника Гришина, в отдельное крыло, изолированное от остальной мрачной крепости Лефортовской тюрьмы. В Лэнгли ничего не знали об арестах, кроме того, что люди исчезают один за другим.
Что касается агентов, внедрённых внутри СССР, то они просто прекратили подавать «признаки жизни».
На территории СССР нельзя даже было и подумать, чтобы позвонить иностранцу в офис и сказать: «Пойдём выпьем кофе». Все телефоны прослушивались, за всеми дипломатами следили. Контакты должны были быть чрезвычайно осторожными и случались редко.
В этих редких случаях они осуществлялись через тайники. Этот способ кажется примитивным, но почти всегда даёт нужные результаты. Олдрич Эймс пользовался тайниками до конца. Тайник — это маленькое незаметное или замаскированное местечко, например, в старой сточной трубе, в перилах мостика над канавой, в дупле.
