– Нет. Но это имеет определенный смысл.
– Какой именно?
– Все эти плакаты из Сан-Франциско в его комнате. Наверное, у него действительно на западе какие-то связи и отношения. А вы не нашли там ничего интересного? Я имею в виду в комнате молодого человека?
– Кроме этих плакатов, ровным счетом ничего. Ни писем, ни фотографий – ничего. Сегодня, немного позже, мне еще предстоит беседовать с самим Рэндалом Джефферсоном. Но он уже пытался меня отшить. Твердил, что не знаком с подробностями биографии своих жильцов.
– А я как раз слышал, что Рэндал Джефферсон готов сотрудничать.
– Только не с нами.
– Доктор открыл доступ в свои заведения департаменту здравоохранения.
– Вполне возможно, что этим он и ограничился. С нами говорить откровенно не хочет. – Майерс откинулся на спинку стула и выругался. – Решил всех перехитрить.
– А в Сан-Хосе вы больше не звонили?
– Еще как звонили! Раз десять, не меньше. И сейчас продолжаем, каждые полчаса. Ничего. Гудит и гудит, а потом включается эта ерунда насчет недоступного абонента. Судя по всему, СМС наша таинственная незнакомка не признает. Мы пытались узнать в телефонной компании, как ее имя, но они с нами разговаривать не хотят. Утверждают, что это вопрос неприкосновенности частной жизни, и поскольку она не относится к числу пропавших, то… Короче, всякая такая ерунда.
Я постарался вспомнить все, что возможно, из своего разговора с Дугласом Бьюкененом. Определенно, ни о какой женщине в Калифорнии речь не шла, равно как и ни о каком мужчине по имени Кейси. И уж совсем ничего, что могло бы помочь установить, куда подевался Дуглас Бьюкенен. Ничего, кроме вот этого номера и ответившего на звонок женского голоса.
– Вы сказали, что молодой человек никогда не звонил родителям.
– Да, это именно так.
– И все же они могут знать, где именно он сейчас находится.
– Имеются сведения, что они жили в Йорке, штат Пенсильвания. Во всяком случае, до 1997 года. И, насколько нам известно, вполне могут и сейчас там находиться.
– Ну так поговорите с ними, детектив.
– Боюсь, что разговора не получится. Они уже под землей – оба. Папочка отдал концы в начале 1997-го, а мамочка – следом, через несколько месяцев после него.
– И где же жил Дуглас до того, как явился сюда?
– А вот об этом хорошо бы расспросить самого Дугласа. Никто не знает. Сейчас мы проверяем списки подобных заведений штата, попробуем что-нибудь выяснить и у доктора Джефферсона. С его административным персоналом уже беседовали. Утверждают, что понятия не имеют, откуда именно он к ним явился. Всегда считали, что из дома родителей в Йорке.
Это определенно давало не слишком много. А то, что никто ничего не мог сказать о жизни парня в настоящий период времени, настораживало еще больше.
– Когда он появился в «Балтиморском раю»?
– Судя по их сведениям, он поселился там в 1997 году. После смерти родителей.
– Так что же, детектив, вы хотите мне сказать, что у нас есть возможный сексуальный хищник, гуляющий на свободе, который вполне может оказаться носителем смертельно опасного заболевания? При этом мы не только не знаем, где он, но даже не знаем никого, кто мог бы иметь хоть какое-то представление о его местонахождении.
Майерсу мое замечание явно не понравилось.
– Уверяю вас, мне самому от этого не по себе.
– А как насчет друзей? Возможных социальных связей?
– Это вы знаете не хуже меня. Парень, судя по всему, живет сам по себе.
– Ага. И при этом не пропускает ни одной дыры. Как он может быть одиночкой?
– Подобное случается куда чаще, чем вы, доктор, думаете.
Я посмотрел в потолок, где явственно увидел, как Дуглас Бьюкенен злостно распространяет заразу среди ничего не подозревающих и незащищенных слоев населения.
– У вас пропавшие граждане долго остаются пропавшими, детектив?
– Бывает, что и по нескольку лет. Но у меня лично хороший послужной список.
– Отлично. Значит, вы в передовиках. Это просто здорово.
Майерс рассмеялся:
– Я разыскиваю тех, кто заставляет людей исчезать. У меня особая репутация. На это дело решили бросить тяжелую артиллерию.
– Так, значит, вы – тяжелая артиллерия?
– Такой молодец, как я, занимает в департаменте второе место по раскрываемости преступлений.
– А где же тот парень, который на первом месте?
Майерс улыбнулся:
– А как же такой молодой парень, как вы, да к тому же еще и доктор, может оказаться такой задницей? – Детектив долгим взглядом посмотрел мне прямо в глаза. – Вы очень испугали нас всех, доктор. У нас нет выбора. Я сам напросился на это дело – ведь у меня здесь семья.
25
Следуя приказу герра Ланкастера, я вернулся в департамент здравоохранения, чтобы вместе с Сонжит заняться базой данных. Отчет, который я должен был представить Тиму, мог и подождать, он и так уже выудил из меня всю необходимую информацию. Он прекрасно понимал, что составление отчета – дело хлопотное и долгое. Знал он и то, что и я это понимаю, а потому слишком активно на меня не наседал. Вот именно так и крутятся жернова бюрократии.
К одиннадцати вечера мы с Сонжит успели занести в базу данных примерно тридцать человек: имя, фамилия, пол, возраст, все характерные детали. У нас имелась и графа, куда следовало заносить все заметки об опрошенных. После того как вся информация будет введена, сами имена будут запущены в географическую программу, чтобы создать карту со специальными пометами, а также в программу создания графической схемы. Собранные воедино, эти две программы дадут нам возможность увидеть, кто с кем контактировал и где живут и работают все эти люди. Просто удивительно, как много можно растолковать с помощью графики – маленьких прямоугольничков, соединенных линиями и показывающих, кто, с кем и через кого связан. Невозможно даже представить, какое количество информации таят записные книжки и списки имен и фамилий.
Впрочем, дальнейшее прояснение ситуации пришлось отложить на завтра. Сонжит и так уже выпила четыре чашки кофе, а я вскочил в четыре утра.
– Пора сворачиваться на ночь, – заключил я.
Она взглянула на меня усталыми глазами.
– Нет, я, пожалуй, еще посижу.
Я не смог сдержать улыбку.
– Иди отдохни. Завтра предстоит большой день.
– Разве они еще не все?
Я кивнул, понимая, что она собирается сидеть всю ночь. И кто-то еще смеет называть государственных служащих ленивыми!
Я поехал в свою маленькую квартирку в Вашингтон-парке, симпатичном жилом квартале, уютно устроившемся на холме к западу от внутренней гавани. Квартал был зеленый – настоящий парк – и длинный. Он полого спускался к северу. Время от времени городские власти устраивали здесь выставки. Я вспомнил, как еще студентом приходил сюда, чтобы полюбоваться на ярко раскрашенные скульптуры рыб. Экспозиция просуществовала до тех пор, пока какие-то злостные вандалы не расправились с одним из экспонатов, остроумно названным «Дефективный морской окунь». Событие попало на страницы газет, очевидно, в силу заключенной в нем иронии.
