Глава 21
Ощущение песка под веками и холодного пота, стекавшего по спине, говорило о том, что я все еще жив. Что-то похожее на резиновый ободок защитных очков давило на скулы. Вокруг была абсолютная темень, воздух насыщен запахом топлива и какого-то дезинфицирующего средства, а телом я ощущал вибрацию двигателя. Самолет. Я сидел на металлическом полу какого-то транспортного средства, привязанный брезентовыми ремнями. На руках — наручники, на ногах — кандалы, вокруг пояса — цепь. Голову, как тиски, сдавливали ни к чему не подсоединенные наушники. Когда я говорил, мой голос эхом отдавался у меня в голове. Но никто не отвечал. Я прислушался, но единственным различаемым мной звуком был шум моря. Почти такой же, как в морской раковине. Это в голове кровь шумела.
Я был близок к панике и попытался заговорить еще раз, но понял, что с губ у меня срываются не слова, а стоны, как у больного или раненого. Но был ли я болен? Или ранен? Мой мозг парил в темноте, как в той игре в восемь шариков, где короткие предсказания будущего всплывают на поверхность из черных чернил. К горлу подкатывала тошнота, и в первый момент я подавил ее. Но когда она вернулась снова, я широко открыл рот, чтобы избавиться от яда, что был у меня во внутренностях. Что-то горячее ударило мне в горло и в переносицу. Я покачал головой и закричал, чтобы прочистить легкие. Внезапно мне на голову плеснули водой, моя одежда намокла. Я всей кожей почувствовал холодную и липкую ткань. Я был в сознании. Сколько времени прошло с тех пор, как я пришел в себя? Я сел. Прислушался к звукам моря в голове и стал ждать предсказаний, которые должны были выплыть из чернил.
Я вспомнил день ножей. Вспомнил, как допрашивал Абу Зубаира, но не мог вспомнить точно, что именно спрашивал. Мы говорили о свадьбах. О кораблях. О свадьбах. Я вспомнил, как Гриффин шептал мне что-то, глядя в лицо. А я повторил все, что смог, о свадьбах и кораблях. Имена и места. А Бетси и Мириам… он сказал, что они в безопасности. Да, именно так Гриффин и сказал. В безопасности. Но где они? И где я сейчас?
Я помнил, как вертолет улетал из Сомали (по крайней мере мне показалось, что это был вертолет), но остальные воспоминания заволокло облаками пыли и туманом сна. Кто-то дал мне пилюлю. «Тебе это поможет». От чего поможет? И почему я взял ее? Были и другие пилюли. Я тоже брал их в разное время, в разных местах, но я потерял чувство времени и места. День ножей мог быть вчера. Или на прошлой неделе. Или месяц назад.
Теперь я был пленником. И судя по тому, как меня связали, я был опасен.
У меня стало закладывать уши. Самолет начал снижаться, медленно опускаясь на землю. Шасси ударились обо что-то твердое, и по инерции меня сначала бросило влево, потом вправо, как на аттракционе «Осьминог» в парке. Потом все замерло. Не раздавалось никаких звуков, только море крови прибоем шумело у меня в голове и вибрация самолета, которую я ощущал всем своим телом. Потом ей на смену пришла другая вибрация — более низкая и отдаленная — снаружи тихо и глухо урчал какой-то механизм. Чьи-то руки схватили меня с обеих сторон и рывком поставили на ноги, но я едва стоял. «Куда мы идем?» Мои слова гулко раздались в голове. Никто не ответил. Меня потащили, ноги у меня скользили и передвигались медленно. Остановка, идем дальше, поворот, остановка, стоим, поворачиваем, опять останавливаемся. На секунду руки отпустили меня. Мы шли вниз, спускаясь по покатой поверхности, я чувствовал движение горячего влажного воздуха и на мгновение ощутил жжение, должно быть, от солнечных лучей. В нос ударил запах топлива. Затем опять холод, и я тащусь, едва переставляя ноги.
Чьи-то руки прижали меня к стене; стена оказалась мягкой. Я упирался лбом и попытался встать прямо, но руки с силой прижали мою голову к стене. Я стоял неподвижно. Кто-то снял с меня наушники.
— Ты понимаешь по-английски?
— Да, — сказал я. — Я… я американец. — Я старался говорить дружелюбным тоном, но язык у меня распух, и голос был как у пьяного.
Руки в очередной раз прижали мою голову к стене.
— Если ты все понимаешь, то делай, что тебе скажут. Сейчас тебя развяжут, но ты не должен поворачиваться и вообще шевелиться. Понял?
— Да, приятель. Откуда… откуда вы, ребята? Мне нужно кое с кем поговорить.
— Ты меня понимаешь? Да или нет? — Он говорил заученный текст.
— Да, — отозвался я.
— Стой как стоишь, пока не услышишь, что дверь закрылась, — проинструктировал меня конвоир, и наконец невидимые руки сняли с меня очки. Дверь закрылась. В помещении было совершенно темно.
Трудно думать, когда ты ничего не чувствуешь. Мозг не может работать в таком состоянии. Чтобы функционировать, ему нужны жесткие ориентиры: образы, звуки, запахи, вкусы, текстура. Убери их, и мыслям будет не за что зацепиться. Через некоторое время они вообще перестанут быть мыслями, превратившись в безотчетные приступы страха и волнения. Нам немного рассказывали об этом в курсе по выживанию, когда я был рейнджером. Цель следователя — снова превратить тебя в ребенка. Сделать тебя покорным и зависимым, чтобы тебе захотелось порадовать папу. Но к черту! Это был всего лишь учебник! В учебниках ничего не говорилось об обитых войлоком камерах, в которых не было ни света, ни даже койки.
Я хотел, чтобы передо мной появилась Бетси или Мириам, хотел увидеть в темноте их образы. Но когда они приходили ко мне, то от чувства тоски и страха потерять их я лишался остатка разума. Только лицо Гриффина помогало мне собраться. По крайней мере вначале. «Это продлится недолго, — сказал он в последний момент моего пребывания в реальном времени. — Это продлится недолго». И я так крепко ухватился за эти слова, что поначалу я повторял их про себя, как гимн. И даже столько времени спустя, хотя я и не знал точно, сколько дней прошло с тех пор, они все еще поддерживали меня.
Но что я сказал Гриффину? Я предупредил его? Сказал ли я ему все, что сообщил мне Абу Зубаир? И знал ли я сам что-нибудь? Было что-то о кораблях. Когда у Абу Зубаира больше не было сил выносить охвативший его безграничный ужас, он рассказал о кораблях. Или мне все это приснилось? Я видел много снов. Мне постоянно что-то снилось. В одном из них мы с Абу Зубаиром плыли по узкой длинной реке, которая проходила сквозь дома и падала вниз, образуя водопад. Мы погрузились в воду и выплыли, а Абу Зубаир вдруг превратился в Гриффина, и я стал кричать ему: «Корабли! Корабли!» — но он перевернулся в воде, как в кровати, и накрылся одеялом из воды. Я надеялся, что рассказал Гриффину все, что узнал о кораблях в тот день ножей. Это было очень важно. Но здесь, в темноте, я уже не отличал воспоминания от снов.
