Вокруг начинает собираться толпа зевак. Всё больше бачата, местная пацанва. Ещё бы — бесплатное представление. Стараюсь сохранить хорошую мину. Спокойно даю команду водителю размотать лебёдку, и легко выдёргиваем ЗИЛок. Душок счастлив до соплей, твердит «ташакур» и, кажется, собирается смыться. Я его торможу, типа, «ташакуром» сыт не будешь, а сам лихорадочно прикидываю шансы вырваться из западни. Укрепляю на твёрдом грунте второй БТР и двумя лебёдками пытаюсь вызволить первый. Двигатели ревут, лебёдки работают и… второй БТР медленно сползает в болото. Закрепить не за что, ни дерева, ни строения. Первый, кажется, только глубже засел. Решили дёрнуть. Через полчаса порвали обе лебёдки и два троса и посадили-таки второй БТР.
Грязные и злые, видим, что публика постепенно меняется. Появилось много бородатых с не очень приветливыми взглядами. Под балахонами выпирают стволы. До сумерек час. Останемся здесь — перестреляют. Оставить БТРы — разграбят и сожгут. Во, блин, помог!!! Приказываю не расслабляться, а сам прыгаю в ЗИЛ и показываю афганцу, куда везти. Приезжаю на ближайшую заставу, собираю все тросы и завожу два гусеничных десантных бронетранспортёра. Возвращаюсь на место происшествия.
Смеркается. Кольцо духов плотнее. Наши родные десантные БТРД мощные, проходимые, но… лёгкие. Цугом гребут землю, а вытянуть не могут. Опять решили рвануть… Опять лопнул трос. У бойцов поскучнели лица. А меня такая злость взяла, что решил сорваться на духах:
— Чего рты раззявили? Из-за вашего придурка вляпались. Тащите проволоку!
Сказал только, чтобы пар спустить, без всякой надежды. И, что вы думаете, тащит один моток проволоки. Да такой толстой, с мизинец толщиной. Я её в пять сложений скрутил, зацепили второй засевший БТР и дёрнули. А он возьми и вылези. Слава Богу! Бойцы обрадовались, уже сами по-быстрому прикрутили оставшийся. Теперь дёрнули втроём. С оглушительным «чвяком» болото всё-таки выплюнуло свою добычу.
Расцепили мы технику, глянули друг на друга и загоготали. Отсмеявшись, обратили внимание, что духи растворились в сумерках. Остался один белобородый, который проволоку принёс. Оказался учителем местной школы и прилично говорил по-русски. Беру пару сухпайков, подхожу поблагодарить. Тот от бакшиша категорически отказался, а руку тряс с удовольствием. Говорил что-то про нашу помощь. А я, который уже раз десять проклял всё на свете из-за этой самой помощи, вдруг неожиданно для самого себя решил, что правильно поступил.
Привилегия разведчика
В окопах атеистов нет.
Уильям Камингс
Разведывательная рота капитана Белова погибала на глазах у дивизии. Мы с комбатом майором Очеретяным стояли на командном пункте и слушали радиообмен. В роте не осталось ни одного не раненного офицера. Из бойцов человек восемь с тяжёлыми ранениями. Шестеро погибло. Духи, пользуясь преимуществом в высоте, ловят любое движение и перекрёстным огнём пресекают всякую попытку оказать помощь. Боеприпасы на исходе.
Весь расчёт был на внезапность. Но идущие впереди дивизионные разведчики нарвались на растяжку. Во-первых, потеряли время на эвакуацию, во-вторых, своим гвалтом разбудили всю долину. И хотя для Белова это был первый в Афгане бой, он понял, что до рассвета могут не успеть. В ходе подъёма обогнал «дивизионку», но первые лучи солнца застали его в 50 метрах от хребта. Вместе с первыми лучами полоснул в глаза кинжальный огонь духов. И завертелось. Сразу потери. При попытке вытащить раненых — ещё. Командир ранен в бедро. Боец жгутом останавливает кровь и всаживает первую дозу «промедола». Роте не отойти, много раненых. И не подняться…
Представляю, как мучительно бился над решением вопроса разведчик капитан Белов. Как ждал помощи. Духи который раз предпринимают попытку смять роту и добить оставшихся в живых. Каждый патрон на вес золота, огонь только одиночными. С десяток духов нарвались на пули разведчиков и скатились вниз. Остальные забились за камни. Бросают, суки, сверху гранаты. Мучительно хочется пить. «Промедол» уже не помогает.
Артиллерия дивизии в это время втягивалась в долину. Мощно, неотвратимо, но страшно медленно. Долина — зона ответственности нашего батальона. Выезжаем с комбатом на КП дивизии и становимся свидетелями трагедии разведывательной роты 357 полка. Заместитель командира дивизии полковник Бочаров тоже дебютирует в Афгане в этом бою и мучительно ищет выход. Основные силы дивизии высажены глубоко в тылу противника и продвигаются в нашем направлении. Однако помочь разведчикам они не могут. Вся артиллерия дивизии уже развёрнута на огневых позициях, дистанция позволяет, а стрелять не могут. Между ротой и духами 50–100 метров. Пистолетная дистанция. Артиллерия бессильна. Авиация в аналогичном положении. Бочаров при нас ставит задачу Сергею Капустину, единственному резерву, на подъём и выход во фланг духам, обложившим роту Белова. Первая мысль: «Днём — это самоубийство». Пока прикидывал шансы, аналогичную задачу получает мой комбат. Но батальон-то весь на заставах!
— Ничего не знаю, утром овладеть рубежом, — говорит Бочаров и указывает место на карте.
Завертелось. С миру по нитке, точнее с трёх ближайших застав, набрал полсотни. Успеваю только заметить, что много необстрелянной молодёжи. Никакой специальной подготовки. На ходу ставлю задачи командирам сводных групп и пошли. Понимаю, что июньская ночь коротка, а минута промедления слишком дорога. Дневного пекла нет, но пить всё равно хочется. В спину толкает мысль: успеть бы, продержались бы ребята. Привыкшие к подъёмам максимум на сторожевую башню, заставные бойцы начали «умирать» пачками. С тремя батальонными разведчиками ухожу вперёд. На хребет выскакиваем броском. Сердце гулко стучит в висках. Пот выедает глаза. Во рту сушняк. Духов нет. Расходимся по хребту, принимаем на себя отставшую сводную роту.
По радиообмену уже знаю, что Серёга со своей ротой вышел с другого фланга. Перед этим Бочаров вывел танковую роту на прямую наводку и остатки разведчиков Белова удалось вывести из-под огня. Вынесли раненых и убитых. Самого капитана спасти не удалось, умер от потери крови.
Докладываю о занятии рубежа. Задача залечь и осмотреться. Проверяю своих. Все на месте, но молодняк в ходе подъёма высосал всю воду до капли. Солнце только поднимается, а вчера в тени было под 50! Наорал на офицеров, но уже поздно. Да и как в темноте проконтролируешь, глоток он делает, как разрешили, или сосёт до упора. Некоторые молодые вообще удивлены, что воду можно пить только по команде. Приказываю категорически беречь остатки воды.
Солнце уже приступило к своей неумолимой работе. Жажда не даёт заснуть. Глаза закрою, одна картина: лесной ручей, на дне колышутся водоросли, а я, пустив голову по уши в воду, пью, пью, пью… К полудню пошли первые обмороки из-за обезвоживания. Да что же это такое — без боя терять людей! Отдаю остатки своей, тёплой как чай, воды. Оттаскиваем в тень, раздеваем, обмахиваем, даём глоток. Воздух, как из раскалённой печки. Язык становится шершавым и увеличивается в объёме. В голове одна мысль: воды! До своих недалеко — километр вниз и пять по долине. Но здесь скалы. Обернутся только к ночи. У одного молодого, кажется, «крыша поехала»: шальные глаза, мерещатся духи, ведёт беспорядочный огонь в белый свет. Успокаиваю и отбираю автомат.
