Хозяин пекарни принялся шелестеть бумагой, упаковывая купленные сладости, а я вытащил монеты. Вывалил все скопом, и пока продавец пытался собрать разбросанную по прилавку мелочь, вихрем вылетел наружу, не забыв прихватить пакеты.
Скидка… то же мне выдумал. В розничных магазинах отродясь оптовых цен не водилось. А уж тем более в таких специализированных, как булочная или кондитерская. Жалко ему стало оборванца с улицы, вот и сбил цену. А мне такая забота поперек горла. То же мне, жалельщик выискался… Ежели всех жалеть никакого сердца не хватит.
В руках шуршали груженые сладостями пакеты. В карманах ощущалась непривычная легкость, но я нисколько не переживал о потраченном. Все равно планировал спустить деньгу на аттракционы, так какая разница?
Главное, чтобы старшаки по дороге не пристали с требованием показать, чего в пакетах лежит. По уличным понятиям всего не отнимут, но даже одного эклера для этих уродов было жалко.
Я специально выбрал обходной маршрут, избегая наиболее опасных улиц. И только спустя полчаса, проплутав по узким закоулкам, добрался до Желтых Фонарей.
Два месяца я здесь не появлялся. Два долгих месяца мечтал разбить все окна и сжечь бордель дотла. И вот пришел с руками полными гостинцев. Обошел заведение с черного хода. Изловчившись, отбил положенный ритм.
Дверь долго не открывали. Наконец в коридоре раздались тяжелые шаги. Следом послышалось недовольное ворчание, словно разбудили старого пса. Замок щелкнул и на пороге появилась высоченная фигура Густава. Я очень надеялся, что будет другой вышибала. Тот, у которого будет меньше поводов спустить меня с крыльца. На всякий случай взглянул на волосатую руку. От давнего укуса не осталось и следа, даже малейшего шрама, хотя цапнул я его тогда знатно.
- Ну, - пробурчал вышибала в своей привычной манере.
Я высунул голову из-за пакетов, давая возможность себя разглядеть.
- Ты в курсе, что пароль сменился? - спросил Густав после недолгой паузы.
Я промолчал.
- Три коротких, один длинный, один короткий, - произнес он и снова воцарилась тишина.
Нельзя было и надеяться переиграть Густава в молчанку. Он был таким же невозмутимым, как кирпичная стена и таким же сообразительным, потому я сдался первым.
- Мне снова постучать или пропустишь?
Густав уперся взглядом в пакеты. Пришлось открыть один из них, продемонстрировав сладкое содержимое.
- Эй куда? – крикнул я, но было уже поздно. Одно из пирожных скрылось в пасти вышибалы.
- Вкусные, - пробормотал Густав и наконец соизволил освободить проход. На нижней губе громилы повисла капелька заварного крема. Этому все будет вкусно, что выглядит аппетитней жеваного сапога. Да и тот бы проглотил, намажь сверху вареньем.
Прикрыв телом гостинцы, я проскользнул внутрь. Привычным маршрутом проследовал по спящему борделю. Поднялся по винтовой лестнице на второй этаж. До комнаты Мари оставалось пройти пару метров когда из соседней комнаты выпорхнула Ясмин - стройная девушка цыганской наружности. Завидев меня, она взвизгнула от радости и кинулась обнимать. Бежать было поздно… Все что оставалось – это спасать эклеры от неминуемой участи быть превращенными в сладкую кашицу.
Захлопали двери одна за другой. Из проемов стали появляться заспанные лица ночных бабочек. И вот я уже стою в окружении щебечущих девиц. Одни тискают, другие щиплют за щеки и бока, третьи треплют волосы. Подпирают, и давят - давят со всех сторон. Отчаянным движением сую пакеты в чужие руки, кричу на прощанье:
- Оставьте один для Мари!
Теперь все что остается - отдаться на волю смеющейся толпе.
Каждый извиняется по-своему. К примеру, парни пожимают плечами - мол случилось, с кем не бывает. Вид при этом имеют серьезный, чуть виноватый. Девчонки, напротив, любят переводить все в шутку. И чем больше они смеются, чем больше тискают, тем больший груз вины лежит на их плечах.
Я долго не мог выбраться из кружащегося хоровода. Меня мяли и обнимали, в меня тыкали пальцами: под ребра, в живот, шею – куда достанут и куда попадут. Казалось, живого места не останется на теле. Особенно усердствовала мама Роза – самая опытная из работниц Желтых Фонарей. Женщина имела на удивление объемные груди, ими же меня и придавила. Сомкнувшийся над головой полукружья лишили доступа к кислороду.
Захотелось позвать на помощь Мари, но я знал, что её здесь нет. Иначе давно бы отбила от разыгравшихся, а потому напоминавших стаю диких кошек девчонок. Отманикюренные ногти царапали кожу не хуже крючковатых когтей.
Хвала небесам, творящуюся вакханалию прекратила мадам Камилла. Появившаяся в коридоре хозяйка застыла в позе каменной горгульи: приоткрыв рот и выдвинув вперед длинный, похожий на клюв нос. Некоторое время она молча наблюдала за кучей-малой, а потом гаркнула во всю глотку:
- Девочки, разошлись! Vite, vite!!!
И работницы разбрелись послушным стадом овец: зашаркали тапочками, захлопали многочисленными дверьми. Я остался стоять один - порядком помятый, в тошнотворной ауре духов и паров шампанского. От последнего кружилась голова или виной всему полукружья мамы Розы, едва не подарившей сладкую смерть?
- Чего застыл или тебе особое приглашение нужно? – провизжала недовольная старушенция.
Я собирался сказать, что никуда меня не звали, но мадам Камиллу подобные мелочи не интересовали. Обернувшись к застывшему у стены охраннику, она приказала:
- Яго, сопроводи gamin de rue в мой кабинет. И смотри, чтобы эти шаловливые ручки ничего не прихватили по пути.
- Будет исполнено, мадам.
Офис находился на чердаке, переделанном под служебное помещение. Сама мадам Камилла называла его на французский манер mansarde. Вот
