— Доктор сказал, чтобы получить ожог второй степени, ты должна была держать руку в воде очень долго. И ты оставалась там, пока я тебя не нашла? — хрипловато спросила мама. — О чем ты думала, Мара?
— Я собиралась принять ванну, но сережки… — Я сделала дрожащий вдох. — …Сережки, которые ты мне одолжила, упали в ванну. Мне нужно было достать их перед тем, как вытащить затычку.
— Ты их достала? — спросила мама.
Я покачала головой.
— Нет.
Мой голос сорвался.
Мама сдвинула брови. Она подошла ко мне и приложила руку к мочке моего уха. Я почувствовала, как палец ее расстегнул сзади замочек. На ладони у нее лежало изумрудно-алмазное украшение. Я подняла руку к другому уху: в нем тоже была серьга. Я вынула ее и положила маме на ладонь; на глаза мои навернулись слезы.
Мне все почудилось.
22
— Мара Дайер? — позвала секретарь в приемной.
Я вскочила. Журнал, который я не читала, упал на пол, открытый на фотографии из тех, что не рекомендуется смотреть детям до семнадцати лет: две голые модели, оседлавшие соответственно выглядевшего актера. Довольно пикантный журнал для офиса психиатра. Я подобрала его и положила на кофейный столик, потом подошла к двери, на которую указала улыбающаяся секретарь. И вошла в кабинет.
Психиатр сняла очки и, поднявшись, положила их на стол.
— Мара, рада с вами познакомиться. Я Ребекка Мейллард.
Мы пожали друг другу руки.
Я прикинула, куда можно сесть. Кресло. Обязательная кушетка. Офисный стул. Наверное, это своего рода проверка. Я выбрала кресло.
Доктор Мейллард улыбнулась и скрестила ноги в лодыжках. Она была худой. Возраста моей матери. Может, они даже были знакомы.
— Итак, что вас сюда привело, Мара? — спросила доктор.
Я протянула перевязанную руку. Доктор Мейллард приподняла брови, ожидая моих объяснений. Поэтому я объяснила:
— Я обожглась.
— Вы имеете в виду, обожглись случайно? Или обожглись нарочно?
Она быстро соображала.
— Я обожглась случайно, но мама думает, что я сделала это нарочно.
— Как это получилось?
Сделав глубокий вдох, я рассказала про сережки и ванну. Но не рассказала про незапертую дверь. Не рассказала про коробку в моем шкафу, про то, что не помнила, как сняла ее с полки. Надо было действовать постепенно.
— Что-нибудь подобное случалось раньше?
— Подобное чему?
Я рассматривала книги на полках: справочники по диагностике, фармакологические тома, журналы. Ничего интересного или необычного. Такое могло быть в любом офисе. Ничего характерного.
Доктор Мейллард помолчала, прежде чем ответить:
— Вчера ночью вы впервые очутились в больнице?
Я посмотрела на нее, прищурившись. Она говорила как юрист, а не как психиатр.
— Зачем спрашивать, если вы уже знаете ответ?
— Я пока не знаю ответа, — спокойно ответила доктор Мейллард.
— Мама вам не рассказала?
— Она рассказала, что вы переехали сюда недавно из-за того, что в Род-Айленде пережили психологическую травму. Но у меня не было возможности долго с ней разговаривать. Мне пришлось изменить расписание приема пациентов, чтобы повидаться с вами без подготовки.
— Извините, — сказала я.
Доктор Мейллард нахмурилась.
— Не за что извиняться, Мара. Я просто надеюсь, что смогу вам помочь.
Я тоже на это надеялась, но уже начинала сомневаться.
— И что вы собираетесь делать?
— Ну, для начала вы можете сказать, бывали ли вы раньше в больнице, — сказала она, сцепив руки на колене.
Я утвердительно кивнула.
— Из-за чего вы туда попали?
Судя по виду доктора, она всерьез не интересовалась ответом. Она ничего не записывала.
— Мои друзья погибли. Несчастный случай. Моя лучшая подруга. Я была там, но не пострадала.
У нее был озадаченный вид.
— Тогда почему очутились в больнице?
— Я три дня не приходила в сознание.
Мои губы как будто не хотели выговаривать слово «кома».
— Ваши друзья, — медленно проговорила доктор. — Как они погибли?
Я попыталась ответить, повторить то, что рассказывала мне мать, но слова не шли с языка. Они застряли у меня в глотке, там, откуда их было не достать. Тишина становилась все более и более неловкой, пока я старалась извлечь их.
Доктор Мейллард подалась вперед.
— Все в порядке, Мара, — сказала она. — Вы не обязаны рассказывать.
Я сделала глубокий вдох.
— Честно говоря, я не помню, как они погибли.
Она кивнула. Прядь светлых волос упала ей на лоб.
— Все в порядке.
— Все в порядке? — Я бросила на нее скептический взгляд. — Вот просто так: «все в порядке»?
Доктор Мейллард мягко улыбнулась. Ее карие глаза были добрыми.
— Вот просто так. В этой комнате мы не должны говорить ни о чем, о чем вам не хочется говорить.
Я слегка ощетинилась:
— Я не возражаю против разговоров об этом. Я просто не помню.
— И тут тоже все в порядке. Иногда разум находит способы защитить нас от некоторых вещей, пока мы не готовы иметь с ними дело.
Это предположение обеспокоило меня больше, чем следовало.
— Я чувствую, что готова иметь с этим дело.
Она заправила за ухо прядь волос.
— Тоже прекрасно. Когда все это случилось?
Я минуту подумала — было трудно уследить за временем.
— Несколько месяцев назад… В декабре?
Поведение доктора Мейллард впервые изменилось. Казалось, она удивилась.
— Совсем недавно.
Я пожала плечами и отвела взгляд. Я заметила пластиковое с виду растение в углу комнаты, отражавшее солнечный свет. Мне стало интересно, настоящее оно или нет.
— Итак, как после переезда у вас идут дела?
Легкая улыбка тронула уголки моих губ:
— Вы имеете в виду, если не считать ожога?
Доктор Мейллард ответила улыбкой:
— Да, если не считать этого.
Наша беседа могла принять сотню разных направлений. Доктору Мейллард платили за то, чтобы она выслушивала меня — это была ее работа. Всего лишь работа. Когда она вернется домой, к семье, она уже не будет доктором Мейллард. Она станет мамой. Может, ее будут звать Бекка. Она станет другим человеком, в точности как моя мать. И она не вспомнит обо мне до тех пор, пока мы не увидимся в следующий раз.
