белый конь, у которого вообще был отвратительный характер, он и раньше упирался по делу и без дела, будто осел, в этот раз словно бы костью, либо камнем подавился – обмотали камень пуком травы и обманули дурака – заржал тонко, возмущенно, вскинулся на дыбы, оскалил кровянисто-розовые крупные зубы.
Губы у Абдуллы невольно свело – взбесившийся белый конь был страшен в своем броске – Абдулла вскинул пистолет, но опять не выстрелил – понял, что падающей конь завалит и его, вновь выкрикнул тонко, заведенно: «И-ы-ы! И-ы-ы!» – сверкнул накаленными, из прозрачных превратившихся в красные глазами, ловким движением вытянул из чехла нож и секанул лезвием по поводу – повод, натянувшийся, как струна, со звоном взвился вверх, больно хлестнул белого коня по морде. Абдулла отшвырнул нож в сторону – хорошо, что успел достать его, не изловчись он левой рукой, озверевший конь сожрал бы его, как картошку, дотянулся пальцами до ускользнувших поводьев и снова поднял пистолет.
Конь оскалился от удара, будто пес, щелкнул зубами, в следующий миг подставил под выстрел узкий удлиненной лоб. Абдулла выстрелил ему прямо в лоб.
Плохо поступил Абдулла, не рассчитал, лицо его обреченно поползло в сторону, губы скривились от досады – пуля не смогла взять мощную лобную кость, отрикошетила в сторону, продрала кожу, вырвала клок волос и вывернула наизнанку огромный, студенисто дрожащий на тонкой кровянистой жилке голубой глаз. Абдулла выстрелил второй раз, разорвал коню храп и выкрошил нижнее зубы. Конь прянул от него назад, подставил в этот раз грудь и Абдулла послал в открытый развал две пули подряд.
Конь рухнул на землю, дернулся, подминая под себя Сурайё. Все, оторвался Абдулла, уйдет он сейчас! Абдулла уже трижды выстрелил в Сурайё. Прокричал:
– Я же сказал, что ты никому не достанешься! Так оно и будет – ты все равно никому не достанешься! Ты в падаль превратишься, тебя съедят собаки, но ты никому не достанешься!
Он не видел точно, попали пули в Сурайё или нет, – но пули попали, тело ее под ударами пуль моталось мертво, Сурайё подбрасывало, голова билась о камни, вместе с нею вздрагивал, тряс ногами подыхающий конь.
Больше патронов в обойме пистолета не было. Абдулла поскакал вниз, на ходу выщелкнул из рукоятки обойму, швырнул ее в сторону и тут же пожалел, что выбросил – надо было оставить, потому что в запасе у него мало что имелось – одна снаряженная обойма, которую он вогнал на место опустевшей, и десяток патронов россыпью. В случае передышки он первым делом набил освободившуюся обойму патронами… Набил бы?! Поздно об этом заботиться! На ходу послал патрон в ствол, приготовившись стрелять, и погнал коня вниз.
За каменным поворотом начиналась узость – узостями в ущельях называют все сплюснутые места, где одна каменная боковина почти вплотную подходит к другой, дышит угрюмо, камни общаются с камнями, хотя и находятся по разные стороны ущелья, – Абдулла с маху проскочил ее и пожалел, что проскочил: в узости неплохо было бы развернуться и встретить одинокого всадника выстрелом в упор, но узость осталась позади, возвращаться было поздно, и Абдулла поскакал дальше.
Стук копыт дробно всаживался в камни, уходил вверх и вверху набирал силу, гремел, больно бил в голову. Абдуллу трясло в седле, и он не мог понять, что его так трясет: то ли непутевый конь, то ли дорога, то ли внутренний озноб. Каждые пять-десять секунд он резко оборачивался, промерял глазами расстояние до всадника, которой шел следом. Расстояние это начало увеличиваться – значит Абдулла шел быстрее своего преследователя. Это обрадовало Абдуллу. Слава Аллаху!
В преследователя Абдулла не стрелял – далеко пока, на этом расстоянии он наверняка промахнется, да и патроны надо экономить. Закусил губу Абдулла, тряхнул головой – жаль, что у него нет автомата, сколько раз ему говорил Мухаммед: «Возьмите с собою, муалим, автомат», но он никогда не брал автомат, на людей своих надеялся, и люди не подводили его.
Он влетел еще в одну узость, сырую, мрачную, вверху прикрытую каменной плитой, схожую с адом – и верно ведь, это была прихожая ада, – Абдулла сморщился болезненно, обмер – показалось, что сверху на него летит камень, стремительно проскочил под ним, – пронесло, значит, а дальше – Аллах с ним, пусть валится камень и плющит преследователя – перемахнул через плоский, косо заваленный на тропу отрог и увидел, что ущелье раздваивается – прямо уходит дорога, извивается, будто змея, хвостом крутит хитроумно, влажная от проступавшей изнутри мороси, враждебно поблескивающая, а влево, сквозь завал, тянется еще одно ущелье – узкий, казенный отрог, покрытый рыжеватой плесенью. Отрог был не таким угрюмым, как главное ущелье, и что важно: из него дышало жизнью, а из низовьев ущелья, как неожиданно почувствовал Абдулла, несло смертью.
Значит, там его ждет засада. Абдулла рванул повод налево, конь с лету одолел завал и уторопленном галопом пошел считать камни. Только отзвук лихо покатился следом – в горах эхо богатое, Абдулла всегда считал горное эхо дыханием Аллаха, благолепно прислушивался к нему, чинно склонял голову, но в этот раз длинно выругался: эхо могло выдать его.
Сергеев едва тормознул своего доходягу перед развилкой – влево, через завал уходило кривое ущелье, – вдруг Абдулла скользнул в это ущелье? Тревога защемила Сергееву сердце, он боялся ошибиться. Но, с другой стороны, почему бы Абдулле не пойти вниз? И тропа тут пошире, и дорога знакомая – он этой дорогой уже прошел, отметины у себя в мозгу уже оставил, а раз оставил – значит логика одна – идти прямо!
Что же касается отрога, уходящего влево, то неизвестно еще, какой он, отрожек-то, где кончается, чем кончается – завалом ли до небес, узкой щелью, а которою и мышь не протиснется, либо широкой плодородной долиной, где не только одного Абдуллу – банду в тысячу стволов спрятать можно так, что в неделю не отыщешь.
Вытянулся Сергеев свечкой в седле, напрягся – вдруг донесется какой-нибудь ориентирующий звук, по которому можно будет сообразить, куда надо скакать, отогнул одно ухо по-стариковски, отогнул другое – нет, ничего не услышал Сергеев, и неожиданно для себя решил, что Абдулла все-таки ушел влево, в отрог. Никаких доказательств того, что Абдулла ушел именно в отрог, у Сергеева не было, он просто интуитивно, душой своею высчитал, что Абдулла поскакал налево.
Направил на завал гнедого доходягу, тот поднатужился, задавленно екнул селезенкой, в такт подавшей голос селезенке в нем еще что-то подало голос, взыграло, взбурлило – закипел коняга и одолел завал, только копытом прочертил по макушке след и сбил несколько камней. Сергеев вытер мокрый лоб. Сердце билось громко,
