подмастерьем чаеслова и проводницей призраков; дочь пастуха погрузилась в глубокий сон. И эту Фелисите – с ее плечами, согбенными под тяжестью чужого горя, с ее одеждой, пропахшей козлятиной, и глазами, в которых плескался стыд, – я боялась разбудить.
В мраморном дворце
Когда три десятилетия спустя Фелисите пересекает парковку и входит в мраморный дворец, она похожа на стрелу с алым наконечником, только что вынутую из звериного брюха.
– Вашу читательскую карточку.
Здравствуй, Патрик. Как поживаешь, Патрик? Рада снова видеть тебя, Патрик.
Другие место и прическа, но не голос. Помощник Марин, сменивший усы по моде 1950-х на стрижку маллет, носит свое презрение так же, как другие носят на пальцах фамильные кольца.
Он с подозрением рассматривает кусок картона, переданный ему Фелисите, настолько внимательно, насколько позволяет огромный шерстяной шарф, накинутый на плечи. В конце концов Патрик соизволяет вернуть ей билет, а затем, держа в одной руке кружку с остывающим водянистым кофе, свободной кладет на стойку ключ.
– Шкафчик номер двенадцать.
Он прав: она могла бы спрятать в сумочке свидетельство о рождении. Или раскрасить фломастером карту XII века. Просто так. Потому что Фелисите обожает уничтожать архивы. Это хорошо известно. Тем не менее она оставляет свои вещи в шкафчике и говорит:
– Вам, должно быть, нужен перерыв после такой тяжелой работы, но не могли бы вы сообщить Марин, что я здесь, если это не слишком выходит за рамки ваших полномочий?
Патрик вздыхает так, словно она просит его спустить со стеллажей двенадцать коробок с архивами. Под дождем. Без рук.
Он поднимает трубку – и кажется, будто та весит тонну.
– Да, Маринуш, это Пат. К тебе пришли. Не знаю. В холле. Хорошо. Отлично, так и сделаем, спасибо, Маринуш. Люблю тебя. Она сейчас придет, прошу вас подождать в читальном зале, здесь не хватит места для двоих.
Патрик и Агония входят в число тех немногих, кто умудряется вывести Фелисите из себя менее чем за пять секунд.
Комнаты, через которые она проходит, облицованы панелями, заглушающими шум города. Все вокруг безмолвно. В одном помещении Фелисите проходит мимо старого итальянского лифта из темного дерева и кованого железа, превращенного в шкаф. Далее ступает в грандиозный холл с колоннами и мраморной лестницей, которая ведет в читальный зал. Пестрые зеркала и выцветшие картины покрывают золотистые стены до самого потолка. Фонтаны в парке искрятся за облупившимися решетками окон. Как будто находишься в будуаре некогда богатой, но разорившейся вдовы.
Двое стариков роются в бумагах на длинных столах. Еще дальше женщина фотографирует документы.
Из двери в дальнем конце появляется так и не изменившийся за три десятилетия силуэт Марин. Широкие бедра, крупные серьги, большая татуировка на черепе. Разве что добавилось несколько морщинок за стеклами очков. Звучно чмокнув Фелисите в каждую щеку, она произносит:
– Ты как раз вовремя, мне нужно поговорить с Теодором.
Марин покинула лицей через несколько лет после того, как Фелисите закончила учебу. Новый директор счел сотрудницу, по его собственным словам, «слишком опытной для этой работы». Все знают правду: из Марин получился ужасный библиотекарь. Поверьте, во всей Европе не было ни лучшего чаеслова, ни худшего библиотекаря. Наверное, невозможно быть хорошей во всем. Тем более если проводишь ночи за приготовлением чая, а не за сном, а дни за чтением эссе по чаесловию, а не за обновлением фондов.
Так что, поскольку Марин все равно любили и она работала на город, ее повысили до главы исторического архива, где она не доставит особых хлопот, и позволили прихватить с собой Патрика.
В то утро, когда Марин приехала, ее предшественник аж подпрыгивал от волнения – тем же вечером ему предстояло уйти на пенсию, и он боялся, что не подготовил достойную замену. Теодор так сильно распереживался, что у него не выдержало сердце. В 16:30, как раз перед прощальной вечеринкой, которую ему собирались устроить.
Несмотря на это несчастье, Марин сразу же покорила своих новых коллег. С любым другим пришлым они бы кричали о проклятии! Она просто не могла не понравиться. Как щенок, который писает на ковер, но вы все равно ему умиляетесь, вместо того чтобы отчитать.
Они даже не пытались заставить ее уйти на пенсию. На самом деле в тот июльский понедельник 1986 года, когда Фелисите приехала навестить наставницу, Марин уже несколько лет как должна была покинуть пост. Никто не хотел напоминать ей об этом. Или никто не осмеливался.
Теодора тоже все любили. Его худощавое тело занимало в пять раз меньше места, чем тело Марин, а круглые очки были едва ли шире зрачков. Но в остальном он походил на нее. Такой же остроумный, отзывчивый и улыбчивый. Его коллеги написали очень искренние, очень трогательные пожелания счастья на большой открытке, которую должны были вручить ему, когда он откроет домашнее лимонное вино, приготовленное женой по такому случаю.
Но настоящим украшением этой истории стало то, что Теодор как раз объяснял Марин, как проводить экскурсии раз в две недели, когда вдруг упал замертво. Прямо посреди фразы.
Вы меня поняли.
Он мог выбрать любое место в своей жизни, чтобы провести там вечность, но решил остаться в архиве. Что сказать, есть люди, которые любят свою работу сверх здравого смысла. И хорошо, что Теодор здесь, потому что если вы зададите Марин вопрос, не касающийся реестра торговцев чаем, то она не сумеет вам помочь. «Я свяжусь с вами, как только смогу» – вот что она говорит. В переводе это означает: я сообщу вам, когда Фелисите задаст Теодору ваш вопрос, он ей ответит и она мне это перескажет.
– Идем, Кле. Мне подарили изысканнейший пуэр – и не говори, что у него землистый вкус, а то я расстроюсь.
Наверху, над большой мраморной лестницей, за колоннами и украшенными лепниной дверями, скрытые от посторонних глаз, лежат тысячи документов из исторического архива. Все бумаги, отслеживающие жизнь Ниццы на протяжении почти тысячи лет или то, что от нее осталось, покоятся в этом лабиринте выстроенных в ряд коробок.
Фелисите следует по нему за шарфом Марин. Среди серых стеллажей полоса разноцветной шерсти, словно воздушный, гибкий китайский дракон, указывает ей путь через ниши, отсеки, одинаковые полки и груды картонных коробок до самого потолка.
Внезапно этот раздробленный мир обрывается.
ХИЖИНА ВО ДВОРЦЕ
Панель расписана вручную и увита плющом. Она опирается на расположенные по кругу столбы из книг. На каждой колонне этого миниатюрного, шаткого Колизея восседает чайник или лампа с выцветшим абажуром. Два кресла стоят друг напротив друга в центре круга. Чайный стол с очертаниями долины Чудес находится между ними во всем своем необработанном великолепии. С высоты это окутанное разноцветными тканями строение похоже на маленький цирковой шатер.
Марин очень гордится своей чайной хижиной посреди архивов. Теодору это, конечно, не нравится: пар может испортить документы. У Фелисите есть графиня, у ее наставницы – Теодор. Благодаря странночаю, который им постоянно подают, эти двое – самые бодрые призраки во всей Франции.
Бывший управляющий заведения проходит через ряд ящиков. У Марин есть к нему вопрос, который она передает Фелисите, а та, в свою очередь, задает его призраку.
– Она определенно считает меня своим помощником. По правде говоря, я не против. По крайней мере, чувствую себя полезным. А что насчет вас? Могу я чем-нибудь помочь вам, пока просматриваю газеты?
Фелисите достает записную книжку и объясняет: два имени, место могилы, дата смерти.
– А что вам нужно?
– Все, что вы можете о них узнать.
Призрак поднимает свои крошечные очки, кивает и исчезает за стеллажом.
Пуэр, который заваривает Марин, не имеет какого-то особого эффекта. Он просто творит то же чудо, что и все чаи, поданные и выпитые с момента первого чаепития императора Шэнь Нуна: пока Фелисите слушает, как шипит чайник, смотрит, как Марин промывает листья и вода капает на рельеф стола, пока она вдыхает пары из своей чашки и чувствует, как керамика греет ей руки, буря
