дерева становятся громче, и все сразу. Это настолько сбивает с толку, что у меня кружится голова. Я пытаюсь отключиться, но ничего не получается. Становится только громче…
Чье-то тело врезается в меня, и мы оба падаем. Он сильный, этот человек без пульса, и он зажимает мне рот рукой. Он накрывает меня всем телом, зажимая ногами, как тисками.
— Не двигайся, если хочешь обрести свободу, — предупреждает он. — И делай, как я говорю.
Я замираю как вкопанная. Я ему не доверяю. Я резко сопротивляюсь. Его тело сдвигается, и этого оказывается достаточно, чтобы я вывернулась из-под него. Он сильный, но и я тоже.
Как только я успеваю убежать, кто-то хватает меня за лодыжку, и я падаю. Я карабкаюсь, цепляясь руками и пальцами за папоротник на лесной подстилке. Я не вижу ничего, кроме белизны, пока туман скользит между нами, и отчаянно пытаюсь освободиться от руки, сжимающей мою лодыжку. Я брыкаюсь другой ногой. Меня отпускают примерно на полсекунды, и я снова начинаю карабкаться. Снова хватают и волокут по мокрым листьям и грязи. Руки заводят за спину и связывают. Когда меня заставляют встать, я рычу. Моя кожа словно горит огнем, когда меня резко разворачивают лицом к похитителю.
Это он. Знакомый. Взгляд, которым я его одариваю, почти режет мне лицо, настолько он суров.
— Ты можешь сверлить меня глазами позже, По, — ворчит он, затем наклоняется, перекидывает меня через плечо и кладет одну руку мне на икры. Другой он крепко держит меня за зад. — Пошли.
Это голос того, кого зовут Эли, но что он за человек? Он произнес это со странным акцентом, не своим. Что, черт возьми, происходит?
Он бежит со мной. Я сопротивляюсь, но это бесполезно. Мы углубляемся в туманный лес, пока деревья и туман не сливаются воедино. Внезапно я чувствую тошноту, и тогда он останавливается. Мы находимся в каком-то здании и входим в дверь. Внутри темно и пахнет стариной. Дверь захлопывается и запирается на ключ.
— Здесь ты будешь в безопасности, — говорит он и опускает меня на землю. В тот момент, когда мои ноги касаются пола, начинается боль. Я сгибаюсь. По мне пробегает огонь, и мое тело сжимается.
— Райли, ш-ш-ш, — тихо говорит он. — Это скоро пройдет.
Ничто не проходит. Боль пронзает меня, заставляя внутренности корчиться в агонии. Крик, который я слышу, принадлежит мне, но я едва узнаю его. Вскоре меня накрывает темнота.
Хотя мое тело сейчас расслаблено, я не контролирую себя. Я снова опустошена, вялая. У меня нет сил даже на то, чтобы плакать. Я едва могу открыть глаза, даже на мгновение, но заставляю себя. Он рядом со мной. Я уверена, что он никуда не уходил. В комнате царит полумрак, она похожа на пещеру и прохладна. Мягкий желтоватый свет падает на камин, платяной шкаф, единственный стул и что-то вроде сундука.
— Райли, — тихо произносит он.
Он часто называет меня так. Я не уверена, то ли он просто так меня назвал, то ли это действительно мое имя. Я не могу вспомнить. Все, что я знаю, это то, что я не могу даже повернуть голову, чтобы посмотреть на него.
Его руки скользят по моему телу — по запястьям, лодыжкам — и его пальцы скользят по коже там, где меня когда-то связывали веревки. Я хочу броситься вперед, убежать, но не могу пошевелиться. Я едва дышу. Каким-то образом, в своих искаженных мыслях, я нахожу, что это лучше, чем боль. Возможно, я медленно умираю? Может быть, так будет лучше.
Он приближается, прижимает меня к себе. Я чувствую, как он сжимает меня в объятиях, и впервые ощущаю его запах. Опьяняющий. Мне больно глубоко вдыхать, поэтому я позволяю своему неглубокому дыханию впитать его. Я закрываю глаза.
В следующее мгновение его губы оказываются у моего уха.
— Je suis désolé, mon amour. (фр. «Я люблю тебя, любовь моя».) — Я не понимаю слов, но в его тоне звучит… сожаление. Возможно, он опечален. Его дыхание овевает мое горло, губы ласкают мою кожу. — Mais il n’y a nulle autre voie. Il fera seulement mal un moment…(фр. «Но другого пути нет. Это будет больно только на мгновение…»)
Звук его голоса, необычный акцент успокаивают меня. Я расслабляюсь, делаю глубокий вдох… и у меня перехватывает дыхание, когда что-то острое, как бритва, пронзает горло. У меня проколота артерия. Я знаю это, потому что чувствую, как она лопается. Он прижимается там ко мне губами.
Сначала я парализована; тело вытягивается, выгибается дугой, затем полностью застывает. Боль такая сильная, меня снова охватывает тошнота, а затем начинается неконтролируемая дрожь. Я снова чувствую себя скованной, не в силах пошевелиться. Мое дыхание учащенное, неглубокое. Вскоре я теряю сознание.
— Райли?
Прикосновение костяшек пальцев к щеке и голос пробуждают меня. Я распахиваю глаза и поворачиваюсь к тому, кто сидит рядом со мной. Сначала мое зрение затуманено. Яростно моргая, оно проясняется. Я вижу его.
— Эли? — говорю я. Мой голос надтреснутый, глубокий и сиплый. — Что случилось? У меня такое чувство, будто меня переехал грузовик.
Одной рукой Эли убирает волосы с моего лица и гладит меня по щеке костяшками пальцев. Лазурно-голубые глаза встречаются с моими, и он улыбается.
— Ma chère (фр. «Моя дорогая»), — мягко произносит он. Почему-то это звучит не так, как обычно. В этом больше… чувства.
С усилием я поворачиваю голову и оглядываю комнату. Стены каменные. Я лежу на большой кровати; у дальней стены напротив меня находится очаг. В комнате есть одно окно. Над головой темные балки.
— Где мы? — спрашиваю я, затем протягиваю руку и касаюсь своей шеи. Она кажется одеревеневшей, будто я вытягивала шею или напрягалась. Нет, боль глубже, чем в мышцах. — Черт, у меня болит горло.
Эли тянется, берет меня за руку и переплетает наши пальцы. Он наклоняется ближе.
— Райли, — говорит он с серьезным выражением лица. — Что последнее ты помнишь?
Мне не нравится его настойчивость. Не сейчас. Что-то случилось.
— А что?
Он качает головой.
— Не пытайся анализировать что-либо прямо сейчас. Не в этот раз, Райли. Просто скажи мне, — повторяет он и сжимает мою руку. Его теплая кожа успокаивает меня. — Самое последнее, что ты помнишь.
Несмотря на свое раздражение из-за странного требования Эли, я напрягаю мозги и думаю очень, очень напряженно. Что, черт возьми, последнее, что я помню? Я смотрю в какую-то случайную точку на стене в другом конце комнаты.
— Я помню, что чувствовала… злость, — говорю я. — Не знаю почему, но я была зла. Зла на