цветным хрусталем опоясала пол-небосвода.
Хорошо в такую пору бродить по холмам в поисках грибов-шампиньонов. Легко на сердце. А на память приходят полузабытые строки:
В островах охотник бродит.
С полной кепкой грибов я вышел к урочищу Ургаз-сай. Трофеи — один к одному. Крепкие, с кремовыми шляпками. Отдают сырой землей и травами.
У родника, бьющего из-под огромного валуна, остановился. Присел на каменный выступ.
Надо мной широкой мелколиственной кроной колышет джида. Сквозь нее осколками пробивается солнце.
И тут откуда-то со стороны холмов раздается еле слышное: «Уп, уп!» Звук все ближе и отчетливее: «Уп, уп!»
Интересно, кто это кричит?
И вот уже над самой головой: «Уп, уп!»
Смотрю: на ветку джиды села птица. Величиной с горлинку, только крылья в полоску, а на голове роскошный розоватый гребень.
Повернулась в сторону гор и снова: «Уп, уп!»
Заметно, как надувается зоб.
Да это же удод! Крылатый петушок…
Видно, вернулся на родину и от радости не может сдержать восторга: «Уп, уп!»
Наверное, еще помнит жаркое солнце Индии, а на лапках сохранилась пыль великих пустынь.
Но это позади… Сейчас вокруг родная земля — величественные горы, холмы, родники, адыры… Сады и чащи.
«Уп, уп!»
Удод прилетел, весна в разгаре. И так хорошо, что я встретил его возвращение.
Здравствуй, удод!
Я иду холмами в свой поселок. Надо мною пролетает пестрая птица с розоватым гребнем. Солнце любуется на нас с высоты. А в памяти опять, как утром, всплывают полузабытые строки:
В островах охотник бродит…
КРЫЛАТАЯ НЯНЯ
Славно весной в саду! Цветут вишни, яблони, груши. Пчелы кружатся над соцветьями. Время первого весеннего медосбора.
На макушке тополя выводит чарующие трели скворец.
Каждое утро я выхожу с сыном погулять в сад. Иногда, когда годовалого сынишку клонит ко сну, я кладу его в коляску, оставляю ее под виноградником, а сам иду на огород копать грядки. Рыхлю лопатой влажные комья, посматриваю издалека за коляской…
Однажды так заработался, что забыл обо всем. Смахнул со лба пот, глянул в сторону виноградника и… сердце обмерло. Сын сидел в коляске. А рядом на никелированной ручке, взмахивая крыльями, прыгала майнушка. Она о чем-то звонко верещала. Сын в ответ заразительно хохотал.
Что же произойдет дальше?
А ничего и не произошло! Птица весело верещала. Сын не менее весело смеялся.
Теперь она прилетала каждое утро. Я даже майнушку назвал в шутку крылатой няней.
Чем ее привлек малыш? И почему птица не боялась подлетать так близко? Может, она чувствовала всю незащищенность годовалого ребенка? А может, птицу вовсе привлекал и не малыш, а никелированная железка? Любят же, например, сороки и вороны всякие блестящие вещи. Вот и майнушка, возможно, оказалась неравнодушной к этому.
В общем, догадок было более чем достаточно.
Но догадки догадками, а птица действительно несколько дней заменяла мне няню. Забавляла и отвлекала малыша. А тому радости через край.
Однажды майнушка исчезла.
Я думал, ее схватила кошка.
Но как-то, проходя мимо соседнего тополя, я заметил дупло. Из него вылетела наша знакомая. Увидев коляску с малышом, она звонко заверещала.
Ах, как же я не догадался! Весна в разгаре. Ведь и птице давно пора обзаводиться своим потомством…
БАННЫЙ ДЕНЬ
Зима была бесснежной, но холодной. И вот бесконечные серенькие дни сменились искрометными мартовскими деньками. Весна!
Утром над землею прошумел освежающий ливень. К обеду набухшие влагой тучи уплыли поближе к горам, оставив во дворе широкую лужу.
В небе засияло, будто умытое, солнце.
И тут началось!..
Первой возле лужи спланировала ворона. Серая, растрепанная. Оглянулась по сторонам, проскрежетала: «Ккыр-р!» — и смело ступила в воду.
Брызги полетели по сторонам.
Хор-рошо после зимы принять теплую ванну!
Накупавшись, ворона села на телевизионную антенну и принялась охорашиваться. Да так тщательно, словно ей вот сейчас лететь на свидание!
Следом за вороной прилетели три майнушки. И тоже — к луже. Плещутся, взбивают крыльями воду, верещат, будто торговки на базаре.
«Пре-лест-но, пре-лест-но!»
После шумных майнушек возле «солнечной ванны» опустились две трясогузки. Эти — модницы! В каждом движении пластика. Ни одной капли мимо.
Трясогузок сменила парочка домашних голубей.
«Настоящий птичий банный день!» — удивился я.
Голуби купались недолго. За ними наступило затишье.
Взбаламученная лужа отстоялась, приобрела прежнюю прозрачность. По воде заскользили солнечные зайчики. Словно кто-то баловался зеркальцем.
И тут откуда-то к луже прилетел воробей.
Чумазый, с общипанным хвостом. Зима для него была особенно трудной…
Воробей не полез сразу в лужу. Наверное, это был «битый» воробей. Сначала он попробовал лапкой воду: «Холодна ли?» А убедившись, что нет, залез по грудку в солнечную ванну.
«Чир-р чиви, чир-р чиви!» — зачирикал от радости серокрылый.
И вода под ним забурлила фонтанчиком.
Минут пятнадцать барахтался воробей в луже, Дольше всех. Потом с трудом взлетел и сел на ветку яблони, отряхивая намокшие перья.
Тут-то я и увидел, какой он симпатяга. Хвост после купания выровнялся, а на сероватой грудке особенно четко засияла черная «бабочка». Ни дать, ни взять — конферансье!
«Чир-р чиви, чир-р чиви!» — посмотрев в мою сторону, прочирикал он. Затем воробей перелетел на другую ветку. Подцепил клювом какого-то жучка. С аппетитом проглотил. Стал озираться по сторонам: где бы напиться.
Опустился снова к луже. Вода показалась ему мутноватой. Вот ведь чистюля! Сел на цоколь крыши. Небольшой желобок был наполнен дождевой водой. Воробей сделал два-три глотка.
«Чир-р чиви!» — понравилось.
Я думал, на этом птичий «банный день» окончился. Подумал и ошибся. К луже прилетела горлинка. Ее в нашем краю зовут глиняной птицей. За светло-палевый землистый цвет. Вот уж кого не ожидал, того не ожидал. Горлинки боятся воды, а эта сама полезла в лужу. «Банный день» продолжался…
Я встал из своего «скрадка» под огромной орешиной и направился к дому. Нужно было собрать белье. Ведь мать еще с утра затопила баню.
ХОДУЛОЧНИК-КУЛИК
Весенний воздух над рекой, как туго натянутые струны. Звенит-поет на все птичьи голоса.
Кого только нет в этом оркестре!
Острый, опытный слух отличит и крик белокрылой чайки, и малого зуйка, и круглоносого плавунчика, и береговых ласточек, и желтых трясогузок и еще многих-многих других птиц, названия которых сразу и не упомнить…
Воздух словно крошится от мельканья крыльев.
В глазах рябит от воды, птиц и солнца.
Устав бродить с удочкой, я прилег под выдранным корневищем лоха, смытого недавним паводком.
Хорошо. Прохладно. Ноги после долгой ходьбы приятно гудят…
Вдруг в шагах десяти прямо на отмель спланировала
