планов не имею.
— Какие-то дела, Василий Иванович?
— Какие-то дела, — тут уж и я вздохнул. — Баронесса Юдина сегодня в Питер отчаливает, надо помочь, проводить.
— Надолго?
— На зиму.
— М-м-м, — промычал Кузьмич, всё никак не в силах оторваться от пива. — А как же так, Василий Иванович? — уточнил он и глотнул ещё раз. — Давно ли Её Благородие зимует в городе? Очень хорошо помню её лисью шубку и то, что госпожа Анфиса шибко любит снежные горки, — ещё глоток. — Признаться, русская зима накрепко ассоциируется у меня с её звонким смехом.
— Эвоно-как, — улыбнулся я. — Тебя поправило, что ли?
— Воскресаю, Василий Иванович. Вашими заботами.
— Гы-гы, — не удержался от смешка. — Ну а на самом деле прав ты, Кузьмич. Юдина зиму на природе любит. А у меня ведь ещё и снегоходы теперь есть… но… что-то там с бизнесом у неё не ладится, нужен личный контроль.
— Воруют, должно быть?
— Воруют, конечно. Вот и поедет Её Благородие разбираться и жестоко карать виновных…
— Тах-тах-тах! — раздался стук в калитку. Мы с Кузьмичом вопросительно уставились друг на друга, мол, гостей не ждём.
— Проверь, — сказал я Кузьмичу, после чего тот в три глотка добил бутылку и резко метнулся ко входу на участок.
Ну а я пока что остался наедине со своими мыслями. Не то чтобы я уж очень сильно расстраивался и сокрушался по поводу отъезда Анфисы, но с ней было хорошо. Не могу я этого не признать. И эдакая светлая грусть у меня в связи с этим сейчас на душе образовалась. Такая… даже не знаю, как сказать… Такая… Такая…
— Василий Иванович! — крикнул Кузьмич. — Тут компания молодых людей к вам! Один очень похож на петуха! Спрашивает, куда ставить диван!
* * *
— Бах-бах-бах!
— Пошёл вон!
— Бах-бах-бах!
— Свалил в ужасе, я сказал!
И снова стук.
— Ваше Благородие, мы не можем больше задерживать состав! Это не по плану!
— Ничего страшного! — ответил я за Благородие, потому как Благородие в данный момент закусила подушку и сама говорить не могла. — Ещё чуток подождёте!
Грёбаный проводник ходил по очень тонкому льду.
Прямо сейчас мы с баронессой Юдиной прощались на невербальном уровне, и мешать мне в этом было чревато для его здоровья. Но слава тебе яйца, вагонный прощелыга внял моим словам и убрался восвояси.
Ну а мы со спокойной душой закончили.
— Точно не надо проводить до Петербужского? — уточнил я, одеваясь. — Я могу, если что. Время есть.
А дело было, как не трудно догадаться, в купе баронессы Юдиной. Договариваясь насчёт кабачков, я заодно закинул Гринёву удочку насчёт того, чтобы поезд из Новороссийска ненадолго тормознул в Сакраменто и забрал Анфису.
Чтобы без мороки с машинами. Без пробок, разгрузок-погрузок и прочего неприятного. А так она доедет себе спокойно, на Казанском её встретят носильщики, а сама баронесса прогуляется пешочком минут десять и снова в купе, и снова в путь.
— Не надо, Вась, — улыбнулась Анфиса. — Ты и так много сделал.
— Ну смотри.
— Ладно, — Юдина кокетливо поправила причёску. — Всё, иди. Мы ведь и правда весь поезд задерживаем.
— Ну, — вздохнул я. — До встречи, стало быть?
— До встречи.
Тут я уже было пошёл на выход, но Юдина, конечно же, тормознула меня в дверях. Конечно же, развернула. И, конечно же, поцеловала. Пылко так, страстно, по-взрослому и с языком. Ещё и за срам схватила, как будто прощалась с ним отдельно от меня.
— Я буду скучать, — сказала баронесса, а я весь из себя светящийся от чувств вылез на перрон.
Локомотив прогудел и тронулся. Я помахал Анфисе рукой и остался стоять, провожая состав взглядом.
Как я там говорил?
Светлая грусть.
Вот да. Прямо как есть она, и проживать её на удивление приятно.
Ещё и совпало всё как, а? Ну не иначе символизм. Наступление осени и отъезд баронессы. Как будто закончилась какая-то глава в моей жизни. Но жизнь, она же ведь не книга! Она же сериал, которому нет конца, пока я жив!
Онгоинг, мать его ети!
Кстати, очень смешное слово. Только недавно узнал от Иринки его истинное значение, а до тех пор думал, что это либо транскрипция звука дрожащей пружинки, либо какое-то очень грязное извращение.
Онгоинг и груминг ещё. От слова «груминг» тоже попахивает какими-то девиациями с латексом и лубрикантом, а на деле сущий пустяк. Стрижка для собачек, ни больше и ни меньше.
Ну так вот…
Отвлёкся.
К чему я это всё про светлую грусть начал? А к тому, что прощание со старым всегда ведёт к чему-то новому…
— Кхм-кхм, — послышалось позади. — Прошу прощения.
Обернувшись, я увидел привлекательную черноволосую женщину в очках. Хотя… привлекательная — это очень скупо, по правде говоря. Первое, что бросалось в глаза — это какие-то просто гипнотические ножки в тёмных чулках. Каблучки, короткая юбка — все дела. Выше весьма себе соблазнительная грудь и личико. Порочное такое, но сдержанное. И от сдержанности своей ещё более порочное.
Короче!
Сексапильность во плоти. Суккуб, не иначе.
Признаться, женщина ещё не успела заговорить, а я уже напредставлял себе всякого.
— Прошу прощения, — улыбнулась незнакомка.
И тут я понял, что женщина не одна. Вместе с ней была целая толпа разномастного народа с походными рюкзаками — от лысых дедулек до совсем уж прыщавых юнцов.
— Вы не подскажете, как добраться до Удалёнки?
— Подскажу, конечно, — от такого я немного опешил, но виду не подал и весь из себя обаяние улыбнулся. — Я там живу.
— Ох, как удачно! — неподдельно обрадовалась женщина. — Раз так, то позвольте представиться. Меня зовут Нинель Аскольдовна Белич, — и протянула мне ручку.
Ручку я, конечно же, поцеловал.
Ибо ситуация предполагала, а манеры нам с Величеством в одном лейб-кадетском корпусе преподавали.
Имеются они у меня, просто нечасто их на белый свет вытаскиваю.
Светлую грусть как ветром сдуло. Онгоинг маст го он…
Глава 11
— Скуфидонский — моя фамилия, — представился мужчина после того, как поцеловал ручку. — Василий Иванович.
И как он уже сказал ранее, живёт этот самый Скуфидонский в Удалёнке.
Ну вот и прекрасно!
Во-первых, подскажет, как лучше добраться. Во-вторых, станет
