я был должен исключительно себе, все претензии касаемо промахов и потерь предъявлял сам себе, до тех пор, пока я не встретил Калинина, с ним как-то мы быстро поймали одну волну, и я без сомнений добавил к «Платонову» приставку «и партнёры». Вообще у нас был третий…Гаврилов, но он исчез волшебным образом, каким и появился. Я потом предлагал Степану переименовать компанию в «Платонов и Калинин», но он скромно отказался, да и на дивиденды это бы не повлияло никоим образом.
Невольно вспомнил пророческие слова тёти Маши: «…прошлое, настоящее и будущее переплелись. Очень редкое это явление…». Редкое да меткое явление, раз судьба нас столкнула с Мартой спустя столько лет и переплела наше прошлое и настоящее, возможно, и будущее тоже, но будущее казалось мне таким туманным, что я категорически не хотел думать об этом сослагательном времени и тяготах неопределенности, что явно нас поджидали, если верить прозорливой тёте Маше.
Я взял себя в руки и мысленно напомнил себе, что я — бравый, несгибаемый мужик, цепкий владелец крупнейшей в Москве юридической компании «Платонов и партнёры», покончив с незримыми сантиментами.
— Лейла, оставь нас, — сказал я, как можно спокойнее, но голос мой дрогнул.
— Слушаюсь, босс, — хитро пропела администратор и, вильнув бёдрами, одарила Юрия Георгиевича ослепительной, обворожительной улыбкой.
Когда за администратором закрылась дверь, я наконец-то поднялся и вышел из-за стола и чуть ли не побежал в припрыжку к папе Юре на радостях, сжал его крепко в своих объятьях и заплакал.
— Ну-ну, полно, сынок, — прохрипел он, — задушишь меня, отпусти.
— Прости, — я разомкнул объятья, — не могу поверить, что это ты. Ты жив! Наш папа Юра жив! — я резко сник, что не ушло от внимания Ильинского.
— Что за перемена настроения?
— Марта…я снова упустил вашу дочь, — уныло протянул я и посмотрел виновато на папу Юру. Но тот продолжил улыбаться отчего-то, и я заподозрил неладное.
— Найдётся, вам ли не привыкать, голубки? — Ильинский похлопал меня по плечу и сел в кресло, в то самое кресло, в котором сидела Марта на собеседовании…тёмно-серое кресло с прямой высокой чуть прикрытой спинкой, такое же, как и десяток других кресел, но особенное для меня, поскольку его выбрала любимая. И вот отец интуитивно выбрал это же кресло, что меня умилило.
— А теперь, что за перемена настроения?
— Вы выбрали то же кресло, что и ваша дочь.
— Не мудрено, мой друг, — Ильинский деловито постучал пальцами по столу, прищурился и ехидно спросил, — кому же ты на этот раз профукал мою дочь?
— Вашему зятю, — сконфузился я, ощущая себя нашкодившим мальчишкой, которого вот-вот поставят в угол на плохое поведение. Но на удивление Юрий Георгиевич был весел, странно весел.
— Снова-здорово, — папа Юра задумчиво почесал голову, — чей ему неймётся? Как же меня достал этот прохвост. Ну, Леопольд, погоди! — мужчина яростно стукнул кулаком по столу, и я чуть не подпрыгнул на месте с испугу, не ожидал такой бурной реакции от спокойного прежде Ильинского.
— Он Леонид, — поправил я несмело Юрия Георгиевича, и он гневно зыркнул на меня.
— Я пока в своём уме и помню, Платон, что этого плута зовут Леонид. Зачем ему понадобилась Марта? Он и так обобрал мою дочь по полной, а я и вмешаться не смог. Мне нельзя тогда было светиться, надо было отсидеться.
Ильинский замолчал, очевидно, задумавшись о чём-то своём. Но я не мог позволить ему уйти в себя, ведь мы должны были спасать Марту из цепких, грязных лап Леопольда.
— Милый же котик был в мультике. Почему вы именно Леопольдом прозвали зятя? — невольно спросил я.
— Не называй его моим зятем, Плутоний! — надрывно прокричал старик, хотя стариком я бы назвал его с натяжкой, поскольку Ильинский шикарно выглядел для своих лет, холено, я бы сказал, одет с иголочки, дорого-богато, волосы седые, но стильно уложены, перстень золотой с камнем драгоценным на мизинце…барон не меньше.
— Как ни крути, а Липатов — муж Марты официальный, — вырвалось у меня от обиды.
— Ты мне тут сопли не распускай, чай не мальчик уже. Нет, это ж надо на те же грабли наступить? И снова, второй раз добровольно отдать Марточку на растерзание Липатова?! Ты куда смотрел, Платон?
— А вы не видите? — я указал на последствие переговоров с Леонидом. — Против лома, знаете ли, иногда нет приёма.
— Зачем она ему? Зачем? Думай, старина Георгиевич, думай, — Ильинский схватился за голову, его будто что-то осенило, и сразу он покачал головой, не соглашаясь с собой, потом снова я увидел просветление на его лице, но и ту мысль он отогнал от себя. Я не выдержал, мои нервы были на пределе, и затарахтел взволнованно.
— Юрий Георгиевич, где же вы были семнадцать лет? Как вы выжили в той аварии? Почему не дали знать о себе? Марта в вас очень нуждалась.
— Марта и в тебе нуждалась, а ты бросил поиски моей дочери, — раздосадовано кольнул старик меня в больное место. — У тебя ещё есть ко мне вопросы, или мне усомниться в искренности твоих чувств к Марте?
— Нет, — замахал я руками, — нет, конечно. Я люблю Марту!
— То-то же, сиди и молчи, попей водички, чтобы успокоиться, и дай-ка старине Ильинскому пораскинуть мозгами. — он принялся усердно соображать. А я сделал глоток воды из одного из стеклянных граненых стаканов, что неизменно стояли и собирали пыль на столе в переговорной, и поперхнулся, услышав совершенно неожиданный вопрос.
— А где ваш с Мартой ребёнок? Она что, вышла замуж за Липатова, будучи беременной от тебя?
Глава 25
Что-то не сходилось. Что-то явно не сходилось в показаниях Леонида. Я вспомнила, что была беременна…месяц как была беременна до той аварии. И я точно никак не могла родить ребёнка через месяц. Чудеса, конечно, случаются, то же непорочное зачатие Девы Марии, что-то мне такое сказывал об этом некогда Лёня. Но… Мы — земные люди, и вряд ли я могла разродиться через месяц после беременности. Липатов определённо сочинял, но…ему же реально понадобился какой-то ребёнок или какой-то мой ребёнок. Вопросы окружали меня и нагнетали словно стая разъяренных воронов, готовых заклевать и расцарапать своими когтями. Вопросы всё прибывали и прибывали ко мне, а ответов как не было, так и быть не могло, потому что ответы на мои вопросы не знал никто, а на честность Леонида, который, как выяснилось, умело привирал, с лихвой лгал, ловко увиливал и любил не договаривать, я не могла надеяться. Начнём с того, что я ушла от него за два месяца до аварии
