class="p1">– Милейший человек, – процедила сквозь зубы Оксана.
– Зря вы ерничаете, Оксана, – фон Арнсберг был само спокойствие. – Кстати, одно очень яркое качество фю… Гитлера… не упоминается почти никем из историков: его чувство юмора. Например, если Геббельс должен был идти к Гитлеру с плохими новостями, он всегда приносил с собой пару новых анекдотов, которые действовали на Гитлера как успокоительное. Геббельс хорошо умел рассказывать анекдоты.
– Вы встречали и Геббельса? – вставил вопрос Артем, которого диалог фон Арнсберга и Оксаны явно интересовал как человека, увлекающегося историей. Ему, конечно, было неловко от резкости Оксаны, но еще более от вольно излагаемого фон Арнсбергом материала, явно противоречащего итогам Нюрнбергского трибунала. Как юрист, также неплохо знавший тему того судебного процесса, Каховский конечно хотел аргументированно разделать фон Арнсберга, так как того сугубо личное мнение или даже симпатия к общеизвестному мировому преступнику не могли соревноваться по значимости с многотомным обвинительным заключением нацизму и сотням допрошенных свидетелей.
– Геббельса тоже встречать приходилось. В большей степени потому, что я работал на него. Точнее, я был на побегушках у его адъютанта. А, как вы знаете, именно ведомство Геббельса занималось искусством, в том числе театром, кино и средствами массовой информации. Кстати, – фон Арнсберг вновь повернулся к Оксане. – Многие известные актеры, прежде всего из кино, написали мемуары. Большинство из этих людей я встречал лично и поэтому знаю точно, что они думали «тогда» о Гитлере и Геббельсе и что они выдумали «после этого», чтобы пройти денацификацию. То есть стать вновь любимым ребенком власти, так же, как они это делали в свое время у Гитлера и у отвечавшего за театр и кино имперского министра Геббельса.
Известный метод. В мемуарах эти люди просто путают свои переживания ужасных двадцатых годов с воспоминаниями тридцатых годов, так как в тридцатые годы с ними уж слишком хорошо обращались. О некоторых «дамах» я могу сказать, что их прилипчивость граничила с бесстыдством. Часто мы – молодые адьютанты и помощники – буквально прятались от них, когда, появляясь в министерстве, они начинали голосить, как сильно восторгаются Гитлером и Геббельсом и каким благом был национал-социализм для всего немецкого народа. А Гитлер любил кино. И хотел, чтобы немецкое кино в мире знали. И вынужден был договариваться с этими людьми, терпя их назойливость. Для него назойливость не была достаточной причиной, чтобы отказываться от хороших актрис.
– Актеров-коммунистов он тоже терпел? – еще более зло спросила Оксана.
Фон Арнсберг был готов и к этому вопросу, потому ответил, не раздумывая:
– Да, представьте себе, были весьма приличные люди искусства, которые сделали карьеру, будучи, скажем так, не совсем удобными. В Германии все тогда знали о гениальных актерах, которые даже не скрывали, что были коммунистами. Генрих Георге, Ойген Клепфер, Эмиль Яннингс, Вернер Краус, Матиас Виманн, Густав Грюндгенс, Александр Голлинг, почти все они (за исключением певцов) – не были национал-социалистами, многие даже были открытыми противниками национал-социализма.
Гитлер и Геббельс были согласны не мерить актера по политическим критериям, иначе настоящий, хороший театр прекратит свое существование как таковой, а это в свою очередь принесет вред народу, потому такое делать нельзя. Народ был на первом месте!
Оксана хмыкнула. Фон Арнсберг, наклонившись к ней, тихо и победоносно выдал домашнюю заготовку:
– В одном можно быть уверенным: политики понимают в театре больше, чем актеры в политике. Пожалуй, так было и будет во все времена и у всех народов.
Артему надоело слушать этот нацистский бред, и он решил, наконец, вмешаться.
– Я лично не готов спорить с вами, господин фон Арнсберг, насчет актеров немецкого кино времен Гитлера, – начал он с расстановкой. – Не уверен, что их кто-то помнит. Все помнят режиссера Ленни Рифеншталь и то, не за «Триумф воли», а за фильм об Олимпиаде 1936 года. Но, как и вы уверены в том, что политики понимают в театре больше, чем актеры в политике, так и я уверен в том, что ни Гитлер, ни Геббельс не потерпели бы среди актеров Рейха евреев, какими бы гениальными они ни были. Все ваши выводы, возможно, даже основанные на личных наблюдениях, становятся лишь частным случаем, если просто прочесть брошюрку «Untermensch» – «Недочеловек». Эта книжица была выпущена в 1942 году и разошлась тиражом в три с половиной миллиона экземпляров, кстати, не только через пропагандистские каналы в воюющий Вермахт, но и через книжные магазины. Вы наверняка ее читали?
Фон Арнсберг улыбнулся.
– Не только читал, дорогой мой Артем, но и приложил руку к написанию. Время было сложное, скажу я вам. Это – пропагандистский продукт. Не придавайте этому значения.
– Как это? – Артем подсел на любимого конька – спор. В конце концов – юрист. – То есть ваше мнение о Гитлере как о человеке, принимающем инакомыслие среди актеров, надо воспринять как заслугу Гитлера. А его возвеличивание одной расы, хотя нет… даже не возвеличивание, а понимание иных рас в виде недочеловеков, начиная с «Майн Кампф», написанной задолго до этой вашей брошюрки, на это не стоит обращать внимания?
Оксана с любовью смотрела на своего Арти, одобрительно кивая головой.
Фон Арнсберг понял, что немного перегнул палку, и попытался смягчить тональность спора.
– Да ладно вам, Артем. Что вы старика пинаете? В конце концов ваше старшее поколение тоже боготворит Сталина, хотя был еще тот гусь, нашему вождю не чета. При Гитлере немцу жилось отлично, если не коммунист, не священник и не еврей. Коммунист или еврей – уезжай из страны. Священник – сними сутану. И все будет хорошо. У вас же в СССР тогда вообще было непонятно, кем лучше не быть. Репрессивная машина Сталина во всех видела врагов народа и расправлялась с ними. Так что давайте лучше закончим эту щекотливую тему. Вы же юрист, вы меня сейчас будете бить цитатами Нюрнбергского процесса, потому что вы кое-что читали. А я вам буду возражать, как почти участник этого процесса, и к чему мы придем? Опять же дама ваша и так расстроена, приехали в такое место, в такую погоду, а говорим о таких вещах… Извините меня, фроляйн Оксана, просто что-то нахлынуло. Возраст, знаете ли… Я просто очень хорошо помню то время, это был подъем.
Голос фон Арнсберга дрогнул. Он заговорил очень быстро, было видно, что хочет досказать мысль и на этом закончить зашедший слишком далеко диспут.
– Немецкое радио получило тогда такое высокое положение в мире, что Германия стала председательствовать во Всемирном союзе радио. Немецкие симфонические оркестры прославились именно во времена Гитлера. Немецкий спорт только при Гитлере действительно пришел к своему большому мировому значению, это продемонстрировала Берлинская Олимпиада. А немецкая юриспруденция,
