на лбу и над верхней губой, стал каплями собираться пот.
— Тебе хорошо было, Маш? Ты ведь не играла? — глухо отозвался Решетников и обхватил рукой грудную клетку.
Я испуганно подскочила и провела ладонью по его лицу.
Ледяной пот. Кожа огненная, а пот холодный.
— Миша, тебе плохо?
— Мне хорошо, ещё бы оказаться внутри тебя и вовсе было бы стало оху…о, но видно не судьба.
— Я звоню в скорую, — испуганно прокричала я и попыталась встать, но Миша успел перехватить мою лодыжку, отчего я упала.
— Не убегай… Скоро пройдет всё, это временно… Лучше поцелуй меня… сама. Я чуть не кончил, когда ты мне в губы своими губами утыкалась… Ты тогда точно меня хотела. Я чувствовал. Поцелуй…
— Ты с ума сошел, — увернулась я и скатилась с матраса, — тебе нужен врач.
Подбежав к стационарному телефону, я не с первого раза набираю верный номер. Меня колотит настолько сильно, что даже зубы начинают ходить ходуном.
Слушая длинные гудки в трубке, я оборачиваюсь к Мише и вскрикиваю от ужаса. Он лежит неподвижно, с закрытыми глазами, а его рука, еще недавно удерживающая грудную клетку, сейчас была откинута на матрас.
— Боже! Боже! — кричу я и снова набираю номер станции скорой помощи.
Кое-как описав ситуацию и продиктовав адрес оператору, я бегу к Мише, но запинаюсь о свои же джинсы и плашмя падаю на пол. Колени и локти пронзает боль, но я не прекращаю движение.
И вдруг тишину квартиры разрывает трель дверного звонка.
Врачи? Так быстро? — облегчённо выдыхаю я и бегу к входной двери.
Мне плевать, что на мне только простынь и что по комнате разбросаны мои вещи и бельё, главное сейчас не это. Главное, что врачи приехали за минуту.
Распахнув дверь, я шокировано отшатываюсь. На пороге стоит Яна Решетникова.
— Ты? — кривится лицо девушки, когда она проходится взглядом по моему «наряду», — Миша где?
— Он… он… Ему плохо. Там. В комнате…
Девушка стрелой пролетает мимо меня и скрывается в комнате. Не захлопнув за ней дверь, я бегу следом.
— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — кричит Яна и опускается на матрас рядом с братом.
Я тоже пытаюсь подойти к Мише, но крик Яны меня стопорит.
— Пошла отсюда! Убийца!
Я сжимаю края простыни и пячусь назад, а Яна поднимается с матраса и бросается на меня.
— Трахаться пришла к нему, да? Ты, су…а, в курсе, что у него предынфарктное состояние! У тебя глаз нет? Ты только посмотри на него. Разве не видно, что он довел себя до смерти из-за тебя? А ты трахаться пришла, су…а! Натрахалась? Так вали. Радуйся, убийца!
— Я…я…я, — только и могу ответить я девушке, потому что впервые полностью согласна с её словами.
Я действительно убийца. Знала же, что ему плохо. С сердцем плохо! А всё равно улеглась с ним в кровать и потом еще… Нет! Нет. Я точно су…а.
— Чего молчишь? Нечего сказать? Да потому что я права. Ненавижу тебя. Ты видела как он жил эти два месяца? Видела? Нееет. Ты хер знает где шлялась, а теперь прибежала, гадина. Добить? Добить его хочешь?
Словно в тумане, я скатилась по стене на пол и стало тихо подвывать.
Я. Я во всём виновата!
— Уходи! — крикнула Яна и стала бросать в меня вещи, — если через минуту не уберёшься — вызову полицию.
Я не знаю как я собиралась, как уходила из квартиры Миши, как я добиралась до дач… Всё вылетело из памяти. А когда пришла в себя, я уже лежала на диване в дачном домике и смотрела в потолок. Меня окутывала темнота, холод и дикая боль во всём теле.
Я виновата, — занозой засело в сердце и я беззвучно заплакала.
Очнулась утром от резкой боли в животе. Низ живота стал каменным и ужасно болезненным. Я спустила ноги с дивана и попыталась подняться, но сделала только хуже: резь в животе усилилась, а спазмы боли стало невозможно терпеть.
— Наказание не заставило себя долго ждать, — прошептала я и снова легла на кровать.
Глава 44
Последующие дни пролетали как в тумане. Картинка сменяла картинку и мне казалось, что я проживаю и не свою жизнь вовсе, а просто наблюдаю за чужой со стороны. С такой позиции мне стало легче реагировать на тот шквал новостей, что бешеным камнепадом бомбил мою действительность.
От «добрых людей» я узнала, что Мишу самолётом сан авиации экстренно перевезли в столичную больницу. Говорят, что в тот момент, его состояние оценивалось как критическое. Решетниковы подключили все свои связи и средства, чтобы отправить младшего сына в лучшее учреждение страны.
В первые дни от чувства вины и горя, я рвала на себе волосы, в прямом смысле этого слова. И вдруг во мне как-будто головной рубильник выключили — я стала воспринимать информацию со стороны. Я перестала впадать в состояние агонии и самобичевания, я просто эмоционально отупела. Кажется, я даже есть перестала.
Баба Нюра однажды приехала ко мне в выходной день и после небольшого разговора, пораженно проговорила.
— Ой-ёёй, девонька. Не умом ли ты тронулась, голубушка?
Старушка быстро меня собрала и как малого ребёнка повела в больницу.
— У меня знакомая в психбольнице работает. К ней забежим сейчас… она точно примет. Не откажет.
Я всматривалась в беспокойное лицо бабы Нюры и не могла понять, чего она переживает. Причин для тревог нет — скоро обязательно всё пройдёт. Такой страшный фильм не может тянуться всю жизнь. К тому же в фильмах всегда всё заканчивается хеппи эндом.
Только потом я осознала, что у меня действительно, что называется «поехала крыша». От стресса, от чувства вины, от бессилия… я всё-таки поломалась. Но как-бы ужасно это не звучало, именно моё сумасшествие помогло мне переварить другую новость.
Меня всё же положили в больницу, но не в психушку, а в обычное терапевтическое отделение, где через пару дней мне сообщили о беременности.
Я вначале даже не поняла о чём мне твердят все вокруг — от лечащего врача до медсестёр в процедурном кабинете.
— Ты опять пришла, — возмутилась сестричка, — тебе отменили уколы, Семёнова. Очнись уже, будущая мамочка.
Очнулась на УЗИ. Когда врач развернул ко мне монитор и я увидела силуэт маленького человечка с большой головой, который, как оказалось, давно живёт у меня внутри.
— Уже одиннадцать недель малышу, — улыбнулся врач, — слышишь как сердечко бьётся.
Я слышала, а потом поражённо слушала… И конечно я плакала, пока вслушивалась в слишком частые удары маленького сердца.
Во мне живёт ребёнок.
Мой
