Следующий день прошёл без происшествий, а вечером после ужина она разволновалась настолько, что едва могла держать себя в руках. Вот сейчас она поговорит с ним, почитает. Зачем скрывать? Она ждала весь день этой встречи. Даже взяла из библиотеки книги по истории Тарса. Может быть, визирю будет интересно. Хотя, какое ей дело до его интересов? Но ей упорно хотелось поговорить с ним, почитать и, (может ли такое быть?) даже порадовать.
Она постучала и, не услышав ответа, вошла. Визирь стоял у окна, полностью одетый. Он повернулся к ней, услышав звук шагов.
– Ты пришла, – голос звучал ровно. На лице никаких следов вчерашней болезни. Он снова стал тем господином визирем, которого она привыкла видеть – жёстким, холодным и собранным. Но Амлон почему-то не боялась. Она видела его другим и знала, что он – другой.
Она прошла и села на табурет у кровати, не спрашивая позволения.
– Будешь читать? – Он едва заметно усмехнулся.
Вместо ответа она открыла книгу и начала чтение, не обращая внимания на господина визиря. Она словно чувствовала, как должна поступить и подчиняясь велению сердца снова выбрала незатейливую детскую сказку. Амлон читала тихо, с выражением и едва закончив, подняла голову, чтобы увидеть, что господин визирь снова снял маску и перед ней был обычный человек. Он сидел на кровати, уронив голову на руки. Ей даже показалось, что он плачет. Но нет. Визирь поднял голову и она не увидела слёз.
– Болит голова? – Спросила она участливо. Говорить с ним без всех этих «господин» было так легко и просто.
– Да, – он устало потёр виски. – Сказка напомнила мне о том, что я хочу забыть.
– О чём же?
Визирь испытующе посмотрел на неё. Амлон чувствовала, что он хочет ей рассказать о чём-то и боится. Чего? Может быть, показать свою слабость? Он отвернулся и промолчал. А через несколько минут добавил уже другим голосом:
– Почитай мне что-нибудь другое.
Амлон послушно закрыла томик сказок и взяла книгу по истории Тарса. Она училась по похожей. Бросила быстрый взгляд на визиря, но тот думал о чём-то своём. Интересно, если она прочтёт ему про историю чужой, враждебной страны, будет ли он доволен. Немного помедлив, она всё же начала чтение.
Визирь молчал и она невольно увлеклась, забывшись. Очнулась только понимая, что засыпает, а буквы расплываются перед глазами.
– Давай оставим эту книгу на завтра.
Амлон молча кивнула. Ей было и радостно, что она придёт к нему снова завтра и страшно от этого. А глаза закрывались уже сами собой. Она не помнила, как добралась до постели. И всё же, на грани яви и сна ей показалось (а может быть, это была правда), что господин визирь пожелал ей доброй ночи.
Следующие несколько дней пролетели как в тумане. Амлон с нетерпением ждала этого чтения по вечерам. Ей не хотелось видеть Тавла, не хотелось ни с кем общаться кроме господина визиря. Но он, кажется, избегал её. Они встречались только вечерами. Теперь он никогда не заходил в её комнату, не предлагал разделить с ним завтрак или обед. Только вечера. Амлон не знала, что с ней творилось и не хотела знать, боялась истины. Дни она проводила либо в купальнях, либо в библиотеке. Жара стояла такая, что даже привычные к ней ирханские слуги едва не падали в обморок. А она даже радовалась этому, потому что в саду под таким палящим солнцем нельзя было долго находиться. И не нужно было даже придумывать предлог. Главное, чтобы Тавл не пробрался в дом. Если она и вспоминала о тарсийце, то очень редко. Она специльно заставляла себя думать о нём. Её мучала совесть. Но вспоминать о нём не хотелось. Пусть лучше его бы не существовало вовсе!
А по вечерам она читала господину визирю историю Тарса. Странно, но ему было интересно. Он слушал с удовольствием. И это время принадлежало только им двоим!
Амлон сначала не обратила внимания, что он никогда не просил её читать ему ирханские свитки. А ещё он слушал как она читает на тарсийском и всё понимал. И даже иногда поправлял, когда ей встречалось особо трудное слово. Она ведь не училась в пансионе. Только в обычной сельской школе. Но иногда совершенно безумная мысль посещала её. А что если он сам родом из Тарса? Ведь говорят же, что о прошлом господина визиря ничего не известно. Она гнала эти мысли от себя. Это было бы слишком хорошо, слишком. Она не заслужила такого подарка.
А господин визирь очень скоро разузнал о ней всё. Она сама не поняла, каким образом рассказала ему почти все свои мысли и надежды. Всё, чем она жила до того, как попала сюда, в эту проклятую страну. Это было так странно. Словно он околдовал её. Амлон боялась, что это сумасшествие и называлось колдовством, иначе как объяснить всё то, что она чувствовала? Это чтение вслух по вечерам стало для неё чуть ли не единственным смыслом в жизни. И она боялась, что рано или поздно всему этому придёт конец.
Эмет
Это было так странно. Словно он сходил с ума. Он почти приказал ей уйти и она ушла, обиделась. И всё же он не смог вытерпеть эту пытку и попросил прийти вечером. Он не хотел, чтобы его жалели, потому что жалость унижает. И почти был уверен, что Амлон не придёт. Но Амлон удивила его – она пришла, сама по доброй воле. И он не видел в её глазах страха, только интерес и что-то ещё, чему он не мог дать названия или не хотел, потому что боялся обмануться. Каждый день он ждал её прихода, с трудом сдерживая себя, чтобы сам не отправиться к ней. Сейчас не время. Они скоро расстанутся навсегда. Её ждёт возвращение домой, тепло родного очага и смех подруг, а его – только палящий жар Ирхана и смерть. И всё же сейчас, как никогда, ему хотелось жить.
Амлон так просто и с таким интересом читала историю родного Тарса, что он невольно улыбался своим мыслям. А потом просил её рассказать о своих родных и о своём детстве. Это было безумно, но то, что творилось между ними, иначе как безумием он и не мог назвать. Эмет не хотел даже отпускать её на ночь – им отпущено слишком мало вечеров, но не мог и попросить остаться. Слишком боялся спугнуть. Очень непрочна была нить доверия, связавшая их. И в то же время молчал сам. Он не мог, как она ни спрашивала доверить ей свои воспоминания. Это значило остаться беззащитным, словно самому всадить себе кинжал в грудь. Они слишком дороги ему и он боялся потерять это последнее.
И всё же он наслаждался каждым мгновением рядом с Амлон, словно пил этот сладкий яд, каждый день по глотку, как нектар из ягод калиша. Смотрел, как изменчивый лунный свет играет с её волосами, окрашивая их в красный, как неуловимо меняется её лицо, когда она вспоминает о доме. Наслаждался плавными движениями её рук, её голосом, её взглядами. Если то, что он чувствовал, то, что сейчас сжигало его изнутри – это любовь, то она ничем не слаще ненависти.
Сейчас, когда она не боялась его, Эмет мог прочесть на её лице почти всё, чем она жила. И искушение спросить то, о чём он не мог не думать, было слишком велико, так велико, что он не удержался.
– Ты вернёшься в Тарс к матери или отправишься в дом к кому-то ещё? – Жизнь в Ирхане научила его восточной изворотливости. Хоть за что-то он благодарен этой проклятой стране.
