не выглядели как у живого человека. А сейчас… Она спала – так же лежала с закрытыми глазами, как все эти три года – но он отчетливо чувствовал ее живой.
Сергей наклонился и поцеловал жену в щеку, а потом провел своей большой теплой рукой по ее вновь заблестевшим волосам.
Потом Сергей достал из-за ворота рубашки тот самый крестик, который много лет назад дал ему врач, лечивший его мать. Сергей зажал крестик в руке, встал на колени и начал молиться.
Лизе удалось разобрать не все слова. Он произносил их тихо, будто внутрь себя. Но последняя фраза была слышна отчетливо:
«Спасибо тебе, Господи, за это чудо».
Сергей встал, оправил брюки и вышел из палаты.
Лиза лежала неподвижно, ничто не могло выдать ее. Но она не спала, просто растворилась в звуках и ощущениях. Она чуть было не открыла глаза, когда теплые губы вновь коснулись ее лица, но сдержалась.
Сизиф так и не отозвался. Надо будет высказать ему завтра все, что она об этом думает.
Лиза открыла глаза и долго смотрела на свое отражение в окне.
Она не сможет всегда притворяться спящей.
Из угла комнаты, с несуществующего стула, на нее смотрел Сизиф. Он наблюдал за всем, что происходило в палате. Он взялся было за свой планшет, чтобы сделать заметки, но передумал и отложил его в сторону.
Глава 27
XVI век. Нидерланды. За месяц до сожжения Марии
Йохан снова мучился над ночным горшком. Каждую ночь он просыпался до рассвета, когда все вокруг еще спали и пыхтел над ненавистным горшком, в котором знал уже каждую трещину, пытаясь выдавить из себя хоть что-нибудь.
Он знал: со многими мужчинами его возраста это случается. Особенно с чиновниками, целыми днями сидящими на службе. А он теперь и по вечерам подолгу засиживался над бумагами в своем кабинете, чтобы прийти в спальню, когда она уже спит. Иногда он винил ее. Она ведь молодая, с ней все должно было измениться.
Еще он слышал мельком, что бывает, если жена опытная, недуг проходит. Она же ничего такого не знала.
Конечно, ему в голову приходили грешные мысли. Например, об одной женщине на окраине города…
Но недавно ее обвинили в колдовстве. Пришлось сжечь.
Кое-как справив нужду, Йохан вернулся в постель, надеясь, что она не слышала его постыдного пыхтения. Мария безмятежно спала, молодая, красивая. Йохан чувствовал жар ее тела, на который не мог ответить.
Йохан склонился над молодой женой и погладил ее по лицу. Кожа на его руке выглядела такой поношенной по сравнению с бархатом ее щеки.
Мария не проснулась, она улыбнулась и слегка поменяла положение.
– Иов, – сонно прошептала она.
Йохан замер на мгновение, затем резко отстранился от жены. Он схватил свою подушку и занес над ее лицом, белевшим в темноте.
Минута-две – и весь его позор кончится.
Опустить на белое молодое лицо. Подержать, вдавив в кровать.
И все…
Подушка упала на желтоватые простыни.
Нет, он не может.
Вслед за подушкой, тяжело дыша, повалился на постель и сам Йохан. Он перекрестился и долго смотрел в потолок.
Тонкая тень отделилась от темного угла комнаты. Тень ушла прочь, приобретая черты мужской фигуры. Той самой, со стертым лицом.
Щелчок.
Комната замерла на мгновение…
За два месяца и 23 дня до конца
…комната замерла на мгновение, а затем свернулась в маленькую черную точку на больших – во всю стену – белых экранах.
Хлопнула дверь.
Оставленная кружка с горячим мутным кофе начала постепенно растворяться по мере того, как автор этой проекции удалялся от белоснежного бокса.
Она снова зовет его.
«Сизиф»…
Глава 29
За два месяца и 20 дней до конца
Исследование мозга Елены – жены Сергея, – в котором теперь копошились мысли Лизы, шло полным ходом.
Сначала кто-то светил ей в глаза фонариком, регистрируя реакцию зрачков.
Потом она сидела в неудобном кресле, опутанная проводами, словно присосавшимися к голове. Каждый из них регистрировал мелкие колебания, вызванные ее мыслями в чужом сером веществе. Энцефалограф жужжал, записывая на компьютер волны, которыми была она сама, ее сознание, преломленное через чужие нейроны.
Перед Лизой на экране мелькали разрозненные, часто непонятные кадры – фотографии и отрывки видео. Тут была и природа, и кровь, и тело Елены в молодости, и целующиеся люди, и покойники. И Сергей.
– Изучи ее жизнь, – говорил сидящий рядом Сизиф.
В маленькой кабинке для энцефалографии не было места для двоих. Поэтому Лиза видела только половину Сизифа. Другая его половина оставалась снаружи.
– Попроси больше фото, задавай вопросы, когда сможешь нормально говорить.
– Я тебя ненавижу! – мысленно ответила Лиза.
Волны на экране компьютера усилились, лаборантка что-то записала – должно быть, сделала выводы.
– Я знаю, ты специально выбрал этот полутруп, чтобы помучить меня. Я даже сама посрать не…
– И тебе придется избавиться от этих твоих словечек, – перебил Сизиф. – Говорить будешь как достойная женщина.
– Да пошел ты! – Лиза попыталась повернуться к нему, но провода, идущие от головы, угрожающе натянулись.
Сизиф послал Лизе воздушный поцелуй и исчез.
Лиза хотела что-то крикнуть ему вслед, но вышло лишь мычание.
В следующее мгновение в кабинку заглянула лаборантка. Она улыбалась и лепетала какую-то приторную ерунду, разговаривая с Лизой, точно с младенцем. Лизе хотелось ее придушить – она-то может ходить, говорить, самостоятельно гадить в туалете, в отличие от Лизы, которая мало того, что умерла, так теперь еще тут застряла. Пока лаборантка снимала с Лизы электроды, сквозь открытую дверь та увидела Сергея. Он отсчитывал Петру деньги за исследование.
– Извини, что приходится брать с тебя деньги. Никак бесплатно оформить не получилось.
– Понимаю, – кивнул Сергей.
«Какой всепонимающий», – с раздражением подумала Лиза.
– У нее удивительная воля к жизни, – продолжал Петр, сконфуженно принимая плату. – Но ей будет нужна длительная поддержка и кое-какие редкие лекарства, чтобы процесс не остановился.
– Я сделаю все, что в моих силах, – ответил Сергей.
В его голосе звучала решительность.
«Какой же ты идиот, – подумала Лиза. – Какие же вы все идиоты».
Лиза знала, что Сизиф уже готовит силки для доктора.
И скоро последует первый удар.
Поглядим, каким всепонимающим и добрым ты будешь тогда.
Улыбка не сходила с лица Сергея. Что-то изменилось в его походке и во взгляде. Он не мог скрыть этого даже от умирающих пациентов.
Дима сразу заметил перемену. Его впалые глаза, окруженные темной тенью, с бьющейся жилкой на правом веке, внимательно следили за доктором.
