Книга Пропавшая - Мэри Кубика

Я отхожу в сторону, слоняюсь от окна к окну и думаю, куда ты могла подеваться. Обуви у тебя нет, так что, где бы ни была, ушла ты босиком. Хотя тебе не привыкать.

Все хожу и хожу туда-сюда. Окна закрыты. И не просто закрыты — заперты. Через окно ты точно не могла сбежать. Иду в кухню. По пути бросаю взгляд на дверь в подвал. Не знаю, почему я вдруг решаю туда войти — наверное, просто потому, что закончились другие идеи. Открываю дверь. Лестница ведет в кромешную тьму. Мама все хотела когда-нибудь доделать здесь ремонт, но так и не успела до того, как попыталась вскрыть себе вены. Именно попыталась — у нее ничего не вышло: порезы оказались недостаточно глубокими, чтобы она истекла кровью. Их было много, однако глубокие вены, вскрыв которые мама умерла бы, она достать не смогла. Статистика говорит, что у многих, кто пробует вскрыть себе вены, ничего не получается. Просто потому, что это больно.

Тогда-то мама и всадила себе в живот нож. Раз — и всё. Судмедэксперт написал, что она задела печень и умерла от потери крови. Еще у нее на макушке была огромная шишка из-за того, что она ударилась при падении.

Я жму на выключатель. Подвал заливается желтым светом. Спускаюсь и вижу — на бетонном полу лежишь ты. Мне тут же приходит мысль, что ты умерла, но потом понимаю — дышишь. Не умерла, просто спишь.

Ты оставила теплую мягкую постель и ушла спать на жестком ледяном полу в темном подвале — ведь все одиннадцать лет ты не знала другого…

Ничего дерьмовее и придумать нельзя.

Мередит

Одиннадцать лет назад Март

Ночью раздается сигнал сообщения. Угрозы не приходили уже целых четыре дня, и мне удалось о них забыть. Я решила думать так: раз ничего со мной не случилось, значит, это был всего лишь глупый подростковый розыгрыш и какие-нибудь хулиганы, раздобыв мой номер и имя, решили таким образом развлечься.

Поэтому первая мысль вовсе не об очередной угрозе, а о том, что у одной из двух клиенток, которым на днях рожать, начались схватки. Еще ни разу я не ложилась спать в полной уверенности, что ехать на роды посреди ночи точно не придется и можно спать до самого утра. Ничего не поделаешь, издержки профессии.

От звука Джош, как всегда, начинает сквозь сон ворочаться — у него уже выработался рефлекс. Он переворачивается на другой бок и накрывается с головой одеялом.

Дотянувшись до телефона, я прочитываю на слепящем экране:

Я боюсь.

Сообщение прислала Шелби Тибоу. Фух. Приподнимаюсь на локтях, чтобы написать ответ. Что тут скажешь — рожать многим страшно, не одной Шелби. Я ее очень понимаю, ведь и сама боялась, причем оба раза. Этот страх не всегда получается перебороть, даже если рожать не впервой. С Дилайлой, например, у меня все прошло очень легко, а с Лео — наоборот, и если б я стала рожать третьего, все равно боялась бы.

И все-таки ночь не самое подходящее время для таких сообщений. Некоторые клиентки не знают меры, считают, что, раз они платят, я обязана круглосуточно им потакать. Вовсе нет. В договоре четко сказано: если у клиентки начались роды — я в ее полном распоряжении; если же она просто разнервничалась, то нервы подождут до утра. А утром я с радостью готова выслушать ее и успокоить.

Я отвечаю:

В первый раз всем страшно. Постарайся уснуть, тебе нужен отдых. Поговорим завтра, обнимаю.

Достаточно дружелюбно и в то же время с намеком, что продолжать сейчас разговор я не намерена. Завтра сама позвоню Шелби с предложением встретиться за чашкой кофе — обсудим и развеем все ее тревоги.

Шелби молчит. На часах три ночи; наверное, она все поняла и легла спать.

Почти уже кладу телефон на тумбочку, когда снова раздается сигнал.

Я боюсь своего мужа.

Мне приходится дважды вчитаться в написанные слова. С мужем Шелби я не встречалась, поэтому не знаю, какой он. Знаю только имя — Джейсон — и то немногое, что Шелби о нем рассказывала.

Джоша будить не стоит. Он наверняка посоветует отказаться от такой клиентки и не ввязываться в чужие домашние проблемы.

И все же, так или иначе, я теперь связана обязательствами с семьей Тибоу, разве нет? Шелби внесла предоплату, мы обе поставили в договоре подписи, а вчера я отправила ей по почте копию.

Кстати говоря, чек до сих пор на кухонном столе, я еще не положила его на счет. В принципе, можно его вернуть, сказать, мол, не рассчитала силы и еще одного человека все-таки не потяну. В следующем месяце должны родить восемь моих клиенток — тогда же, когда и Шелби, — и роды у кого-нибудь из них вполне могут совпасть. Извинюсь, посоветую другую доулу. После этого Шелби, наверное, напишет мне плохой отзыв на сайте услуг. В самом деле, что такого страшного она мне еще сделает? Не в суд же подаст.

Правда, не очень хочется перекладывать ответственность на кого-то другого. Да и к тому же именно таким женщинам, как Шелби, я больше всего и нужна. Именно ради этого и стала доулой — чтобы поддерживать матерей-одиночек и тех, у кого спутник есть, а поддержки от него не дождешься.

Я смиренно вздыхаю, бросаю взгляд на Джоша — одеяла по-прежнему укрывают его с головой — и пишу:

Он тебя ударил?

В прошлый раз Шелби пришла в солнцезащитных очках. За ними явно что-то скрывалось: возможно, заплаканные глаза, а возможно, синяк.

Что она может мне ответить? Может ответить «да, ударил», сказать, что он вне себя, кричит и швыряет вещи…

Но ведь насилие заключается не только в рукоприкладстве. Оно бывает и эмоциональным. Человека можно обзывать, оскорблять, манипулировать им, следить за каждым его шагом, не давать доступ к деньгам. Шелби раньше работала, а теперь нет — собственного источника доходов у нее не осталось. Мы все твердо уверены, что жертвы домашнего насилия должны бежать от своих тиранов, и, если те остаются, категорически осуждаем. Но как быть в подобной ситуации беременной безработной женщине, такой как Шелби? Она же полностью зависит от Джоша.

Больше меня сейчас, конечно, беспокоит насилие физическое. Тревожнее всего, что Шелби так до сих пор ничего и не ответила. Я сразу предполагаю худшее: он увидел, что она мне пишет,