таких были неважные. Пастухи опасались, что скоро собак станет ещё меньше, больных накормили до отвала, чтобы те набирались сил для борьбы с недугом. Жрали собаки с особым аппетитом, увеличенный паёк им будто показался маленьким. Братья ловили себя на мысли, что уже не воспринимают уродливых собак, как часть своей семьи. Кобели поначалу тоже сторонились сук, но за день привыкли к чуждому запаху и к вечеру перестали рычать на бедняг. Отталкивали тоненькие плешивые хвосты, обезображенные морды и постоянно стекающая на землю растягивающимися желтушными каплями вонючая слизь. Ветер приносил к избе не дающие покоя запахи, но не станешь же постоянно отгонять собак подальше от жилища…
Серемей проснулся посреди ночи от пугливого блеяния овец. Уголья в костре посреди хижины тлели и давали ровное тепло. Серемей вышел наружу, местность заволокла тёмная и ледяная безлунная ночь. Не видно даже звёзд – небо затянули сплошные облака. Со стороны лежанки из кучи сена доносилось лёгкое похрапывание – дежурный Бануш уснул крепким сном, и непонятный шум внутри загона его не тревожил.
-- Просыпайся, болван! – принялся тормошить его рассердившийся Серемей. – Всего хозяйства из-за тебя, олух, лишимся!
-- Я… я не сплю… -- простонал Бануш, пытаясь сообразить, где он вообще находится.
-- Я вижу! В загоне творится неладное. Бери ружьё и пошли!
-- Что там могло произойти… Делать тебе нехрен… Собаки залаяли бы…
-- Поднимайся! На собак не надейся. Их всего четыре осталось, нормальных.
Овцы испуганно блеяли. Круги от фонарей вылавливали край загона, скотины носились, топтались, ударялись о забор и толкались, пытаясь держаться от чего-то подальше. Собаки не лаяли, значит не волки. Но что тогда обеспокоило овец?
Здоровые собаки подбежали к пастухам, хотели играться, больные лежали в траве, беспомощно понурив головы.
Серемей ничего с края не увидел, овцы сжались в слишком плотную кучу, потому он перелез через забор и пошёл к центру, а Банушу сказал обойти загон по кругу.
Сквозь блеянье пробивались и какие-то посторонние шумы, не принадлежавшие животным из отары. Чужеродный запах становился всё сильней. Луч фонаря терялся в темноте, но в тусклом свете уже можно было различить мелькание некоего тёмного силуэта. Когда Серемей подошёл достаточно близко, то увидел, как изломанное, искалеченное нечто поочерёдно хватает и сваливает овец. Мешок-кокон за спиной твари покачивался, каждый раз опускаясь верхним заострённым концом на захваченное в узловатые конечности брыкающееся животное. И с еле слышимым чавканьем тварь впрыскивала гадкое содержимое мешка под шерсть и кожу.
Серемей остолбенел, в ужасе наблюдая происходящее, и так бы стоял на месте дальше, если бы тварь не заметила его. Оно отпустило вдруг обмякшую овцу и кинулось на пастуха, безо всякого рыка, возгласа, в холодной тишине, только заклацали вразнобой несимметричные конечности.
Серемей мгновенно вскинул ружьё и принялся быстро палить, как только мог. Бануш вовремя присоединился к обстрелу – он тоже увидел подсвеченное фонариком чудовище. Тварь, поймав приличную порцию свинца, захрипела, развернулась и бросилась бежать. Тогда у Серемея закончились патроны, а больше с собой он ничего не прихватил.
Затрещали старые палки вдалеке – существо перебралось через забор и растворилось в ночи… Повезло, что оно вовремя струсило.
-- Ты это видел?! – причитал ошарашенный Бануш, когда пастухи сошлись посреди загона. – Ты это видел?!
-- Видел…
-- Чудовище! Это оно разодрало наших собак!
-- Наверняка…
-- Что это такое было? Местный злой дух?
-- Кто его знает. Но мне показалось, что было в нём и нечто человеческое…
Обеспокоенные пастухи быстрым шагом вернулись к хижине и взяли больше патронов. А затем вернулись и обошли вместе с псами ближайшие окрестности.
-- Почему псы не среагировали? – спросил Бануш.
-- Мне откуда знать? Раньше они не просто реагировали – они побежали всей сворой за тварью.
-- Вот-вот! Оно договорилось с ними? Или запугало?
-- Не удивлюсь, если запугало. Но они могли бы и просто лаять.
-- Бесполезные псины!
-- От твари воняло так же, как от облысевших собак. Может, псы уже привыкли к этим запахам. И приняли тварь за своего.
Существо скрылось. Следовать за ним по ночи было опасно, поэтому пастухи принялись осматривать сваленных овец. Ночной гость снова выбрал только самок. К баранам он даже не притронулся. Овцы лежали в глубоком сне, но были живы. Рука, поднесённая к носу, улавливала тепло тихого дыхания. Пострадали шестнадцать овец.
-- И что теперь? – спросил Бануш. – Эти овцы тоже облысеют?
-- Должно быть, так оно и будет, -- ответил Серемей.
-- Мы так всей отары лишимся. Нужно менять пастбище. Уйти в другие места.
-- Новое место найти… У нас там ни избы, ни загона не будет. На приготовления уйдёт недели две, а то и месяц. Слишком много времени потеряем.
-- Но ведь тварь всех пожрёт!
-- А ведь нужно просто бдительно охранять отару, Бануш. И не спать в куче сена!
-- Тогда мы будем спать по четыре часа в сутки – и так до самого конца августа? Да мы сами облысеем и покроемся дырами! Собаки не лают на него! А мучиться и не спать, когда ты устал и хоть спички в глаза вставляй… Такой труд не будет стоить своих денег! Ещё и жизнями рисковать.
-- Чем тварь отличается от волков? Только тем, что поматёрей будет. Ты просто расслабился, с ружьём сидишь. А как пасли в древности? С луком и палкой-махалкой. Наша работа -- опасное дело. Соберись.
-- Ыть! Соберись… А если это местный дух, которого мы потревожили?
-- Мы столько лет пасли овец в этих местах и ничего подобного не встречали.
