да, открою секрет, витиеватый галстучный узел – моих рук дело, никто в этом городе не сделает так же, только столичные модельеры. И последний штрих картины, последний стих сонета – соломенная шляпка-канотье, неожиданная и смелая, эти шляпки только-только входят в моду. Черная лента на тулье гармонирует с черными волосами. – Мэтр Патрис несколько раз перевел дух и промокнул лицо платком, стерев часть пудры и румян.
Вместо заключительных слов он взмахнул руками в сторону Ямы и зааплодировал, зал присоединился к нему. Люди кричали, топали ногами, как будто распевали какие-то песни, на сцену упало несколько цветов. Яма с Фифи вышли на совместное дефиле и наконец-то смогли скрыться за кулисами. Яма отдувался после неожиданных оваций, а Фифи шмыгала носом, раз за разом повторяя, что это ей должны были хлопать, а не Патрису, он украл ее триумф, а она теперь должна идти на позор с почти такими же костюмами или придумывать что-то наспех за пятнадцать минут.
– Не плачь, – сказал Яма.
– Тебе легко говорить, ты сам как твой посох. Тебе все равно, что меня ожидает.
– Пожалуй, да, – сказал Яма и напоролся на столь сердитый взгляд, что слезы Фифи, казалось, сейчас испарятся, как капли дождя на раскаленной сковородке. – Говорю же, я никогда не вру.
– Твоя честность никому не нужна.
– И пусть. Я ее никому не продаю. Знаешь, – сказал Яма, подумав, – я могу тебе помочь.
– Если твоя помощь такая же, как поддержка, то лучше не надо, – чуть улыбнулась Фифи.
– Я сделаю половину твоей работы. Подберу себе костюм сам.
Она закатала глаза и сказала:
– Только не это.
– Не бойся. Хуже не будет.
– Потому что хуже не бывает.
– Если все обернется провалом, то ты можешь свалить всю вину на меня. Мне-то все равно, как ты знаешь.
– А это удобно, – она улыбнулась, и в глазах вспыхнули прежние искры, – с этих пор я во всех своих бедах буду винить только тебя.
– Это уже глупо.
– Нет, это уже весело! – сказала она и побежала в гардеробную.
Мэтр Патрис уже устал развлекать публику и дважды прибегал в гардеробную, торопя их. Выбор в гардеробной был настолько велик, что большую часть времени Яма потратил на блуждание среди вешалок, как будто попал в лабиринт, сплетенный из модных течений и трендов. Он не разбирался в терминах и пытался ориентироваться на фотографии, которые видел в газетных подшивках. Фифи, определив, что он тяготеет к классическому стилю и сможет сам разобраться, оставила его с модельером-ассистентом и убежала в женскую секцию. Когда Патрис, запыхавшийся и чуточку раздраженный, пришел в третий раз, они были готовы. Потирая руки, мэтр мелкими шажками выбежал на помост к публике и загадочно сказал: "Долгожданные приготовления закончены, теперь – тишина! Встречайте…" Патрис удалился на краешек сцены, внимательно следя за происходящим, словно кот за птичками.
Яма наблюдал из-за кулис, как Фифи вышла на сцену и стала рассказывать про свой наряд. Она решилась не подстраиваться под современные течения и выбрала женский костюм для верховой езды, какие были в моде около пятидесяти лет назад, когда женщины ездили в седле боком. Фифи добавила к нему несколько современных деталей и кое-что от себя. На ней был короткий приталенный жакет с батистовой юбкой, из под которой виднелись ботфорты. Костюм был синий, белая рубашка давала контраст и подчеркивала яркость медных волос. Вместо кружевных перчаток были кожаные, со шнуровкой. Образ завершала изящная шляпка с вуалью.
Рассказав о себе, Фифи тут же, не прерываясь на аплодисменты, продолжила рассказ:
– Но кто же спутник этой всадницы? Пожалуй, ответа на этот вопрос нет ни у кого.
Получив условный знак, Яма неспешными шагами направился к сцене. Сначала зрители слышали только гулкий стук железного посоха по дощатому помосту. Стук надвигался и приносил волнение, как маятник напольных часов, отсчитывающий последние секунды перед боем. Яма вышел на сцену и остановился рядом с Фифи. Он не пытался улыбаться, а смотрел на зал так, как вчера смотрел на очередь к Маркеллину – холодно и строго.
– Вспомните недавнего пижона, который приехал к нам тратить папины деньги, – продолжила речь Фифи, – то был изящный, но избалованный юноша. Сейчас перед вами молодой мужчина. Высокий, подтянутый. Он здесь по какому-то важному делу. Серьезен, сосредоточен, строг. Черные сюртук и брюки, белый жилет и рубашка. Этому типу нет дела, что контрастные цвета усиливают бледность лица. Черный и белый отражают его категоричность и принципиальность, он всегда говорит либо да, либо нет и никогда не врет. Он высок, но все равно носит цилиндр – такого трудно не заметить в толпе. Серый шейный платок как будто лоскут стальной кольчуги. Перед нами воин, который вчера всполошил красных баалистов. В его руке не трость, а железный посох, который не каждый и поднять-то сможет. И это не условный образ, созданный модельером за кулисами. Это реальный человек в своем повседневном облачении.
Она закончила речь без заключительных слов, и они с Ямой просто стояли молча. Первым захлопал мэтр Патрис, а потом их оглушил зал. Яма еще никогда не слышал настолько громких звуков, такой раздирающей уши какофонии. Зрители хлопали, свистели, кричали, улюлюкали, какой-то мужчина поднялся, воздел кулаки к небу и ревел, словно медведь, женщины бросали на сцену платки и букеты цветов. Фифи сначала стояла оторопевшая, Яме даже показалось, что она упадет в обморок, но через минуту она уже улыбалась и кланялась, раскрасневшаяся и довольная. Яма кланяться не стал и отошел на край сцены к Патрису. Тот пожал ему руку. Яма не ожидал от этого пухлого мужчины столь крепкого рукопожатия. Поправив кудри, мэтр Патрис поспешил к Фифи и обратился к залу торжественным медовым голосом:
– Итог голосования предельно ясен. Но,
