дед в стареньком деловом костюме, совершенно ничем не похожем на какой-нибудь национальный наряд. И всё же с одного взгляда на деда становилось понятно: он – что-то вроде местного старейшины. Старик шагнул к БТРу, замерев примерно посередине между машиной и шеренгой селян.
– Ай, зачем командуешь, дочка? – заговорил он со специфическим акцентом. – Айда, погостишь у нас!
По-старчески немного неуклюжим, но энергичным жестом он указал на аул у себя за спиной. Кажется, Ханни опешила.
– Некогда… – растерянно пробормотала она, нервно дёрнув головой.
И вдруг Первый тоже заметил, что возле одного из домов припаркован реликтовый бобик[31] характерной сине-белой окраски.
– Ай… – проследив направление их взглядов, отмахнулся дед. – Он никому не скажет. Ну? Пойдём чай пить!
Брови Ханни обескураженно взмыли вверх. Нахмурившись, она пробормотала:
– Нет, нельзя…
И неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы к деду вдруг не подошла Айджан и не стала ему что-то нашёптывать. Она прижимала руки к груди, видимо, жарко извиняясь. На удивление бойко делал то же самое в толпе Леонид, освоившийся в местной лингвистике, да и Фёдор с Фидом сконфуженно улыбались, вторя ему на родном: «Спасибо. Не можем… Надо ехать. Начальник ругается…» И даже переодетые наёмники что-то виновато лопотали.
Ханни насторожённо обозревала эту картину сверху, ничего не понимая. Но местные, видимо, поняли всё за неё и не стали больше настаивать. От толпы отделилось несколько женщин в длинных юбках и кофтах, с платками на головах. Они подошли к Айджан, обняли её, что-то лопоча. Айджан отвечала им, улыбаясь уже сквозь слезы. А старейшина хлопал по спине окончательно взбодрившегося Леонида. Другие поселенцы обнимались с Фёдором, Фидом и спецами.
– Сәт сапар! – доносилось со всех сторон. – Счастливого пути! – и Айджан с Леонидом бормотали что-то в ответ.
А потом Айджан вновь взялась за свою роль строгой мамаши и погнала расслабившегося Саню к БТРам:
– Жылдамырақ Искандер! Мені күте көрме Ханни-тәте! (Шевелись, Александр! Не заставляй ждать тётю Ханни!)
И тот под весёлый смех толпы бубнил:
– Иә, анам… (Да, мама…)
Так проводы закончились, и члены группы залезли в машины. Айджан с Леонидом и Саней – в головной БТР к Ханни, программист и взломщик со своим конвоем – к Первому. У каждого загостившегося в ауле «пациента» в руках было по узелку собранной им в дорогу еды. А Леониду ещё кто-то сунул запотевшую стеклянную бутыль с неизвестной жидкостью.
– Линяем! – облегчённо скомандовала Ханни, и Бука дал задний ход, лихо двинув машину в степь с разворота.
***
Несколько часов спустя, когда этот насыщенный день уже подходил к концу, вся команда сидела вокруг маленького костерка. Их воссоединившийся отряд состоял из тринадцати человек. Видно, Хитрый в последний момент передумал и не стал подсылать к ним шестого наёмника. А возможно, передумал как раз-таки сам вольный наёмник. И хоть Первый не был суеверен (пожалуй, он даже не знал такого слова), но всё же решил, что тринадцать – какое-то неправильное число.
Они разбили лагерь. Поставили шесть палаток степной расцветки, а технику загнали под масксеть. Конечно же, костёр выходил далеко за рамки регламента безопасности СЛОМа, но ведь, в общем-то, и всё случившееся в последние дни основательно нарушало план. Это подтверждали истории, рассказанные у костра Айджан и Фёдором.
Впрочем, у Фёдора в группе всё на самом деле прошло как по маслу. Они с Фидом и двумя наёмниками пресекли границу на поезде, соблюдая все формальности и традиции раздачи бакшиша. Затем взяли машину. С остановками на ночлег в гостиницах за двое суток добрались до села Куланды. Ну а там они в полной мере познакомились с казахским гостеприимством. Селяне разместили их в своих домах, кормили и поили их три дня, не требуя ничего взамен, пока Фёдор с Фидом поджидали группы Айджан и Ханни.
– Так принято у них, – объяснял Фёдор. – Всё лучшее – гостям. Мы пытались дать им денег хотя бы на продукты, но они обиженно отнекивались. Пришлось совать так называемый «хайыр» (благословение) в карманы или оставлять в доме в самых неожиданных местах – там, где его найдут хозяйки-стряпухи. В итоге мы даже поправились на пару килограммов…
А вот у Айджан с Леонидом всё сложилось далеко не так гладко.
– Привезли нас в деревню на нашей стороне, – говорила Айджан, глядя поверх костра в синюю даль степи. – Там бросили… Мы вышли на берег, стали говорить с рыбаками. А они, мол: «Нет, теперь по воде нельзя! Вон, там дальше поле, идите туда». Ну, мы и пошли… А там – трава выше моей головы! Да что моей? Выше Сашкиной! Курай этот ихний, что-ли… И вроде кажется: да, море травы, никто не увидит, как мы в ней идём. Но чувствую я: что-то здесь не так. Что-то не то в этом поле…
Ну, что делать… Пошли. Трава – вот такущая! – она показала ладонью отметку повыше макушки. – Не видно ничего, только кузнечики трещат. И пахнет… Хорошо так пахнет, прелой травой. Как раньше. Всякое вспоминается…
И вот пришли. Трава всё реже и реже. А потом – глядь… впереди пашня! Полоса метров двадцать шириной. Свежая. Явно та, специальная, которую пограничники делают. Ну, думаю, растяжки тут сигнальные… Смотрю под ноги. Не нахожу ничего. Значит, теперь датчики глазу не видны? Не знаю… Вокруг тихо. Не слышно ни шагов, ни лая собак, ни чужого дыхания. Только кузнечики стрекочут, да шмели жужжат. Кукушка где-то поёт… И запах. Свежий запах земли, травы… Странно… Нехорошим от травы несёт. Чем-то успокаивающим, сонным… Не поймёшь, к добру это или нет…
Первый подумал, что, несмотря на простоватую речь, рассказчиком Айджан оказалась отличным. Все слушали её, затаив дыхание. И Ханни, и Фид, и Рейко, сидевшая теперь подле Айджан и буквально глядевшая ей в рот, и мрачные наёмники.
– Я подкралась к краю полосы. Стою между высоких стеблей, и думаю: вот побежишь – грянет очередь. Где-то – гнездо с автоматическим пулемётом или просто стрелок… Или нет. Мы переправимся, но далеко не уйдём. Нас на той стороне поймают – и всё. Отваляйся, Айджан-әпке, обратно в тюрьму!.. Думаю, может, Сашку вперёд отправить? Посмотреть, что будет. – (Лукавый взгляд на наёмника и его снисходительный смех.) – Так всё равно спалимся. Толку то?.. Вот так и стою. И думаю. А сзади ждут Сашка с Леонидом. Я поворачиваюсь, и показываю им знаками, мол, тише… За мной по очереди, по одному…
В лагере тоже воцарилось молчание, только костёр потрескивал, да любопытные звёзды сверкали в густо-синем небе, не засвеченные здесь городскими огнями.
