кабинете.
Берзина он знал давно, еще с гражданской, — в боях под Петроградом Павел Иванович был начальником политотдела стрелковой дивизии, дравшейся по соседству. Впрочем, не Павел Иванович — тогда его называли Яном Карловичем. Да и то имя было партийным, полученным в подполье, подлинное для Антона так и осталось неизвестным. А впрочем, разве оно — не подлинное? Сколько подпольщиков и дважды, и трижды меняли в те годы свои имена, фамилии — и они-то, пронесенные сквозь каторги, передавались потом детям и внукам… Товарищи по службе называют его между собой Стариком. В этом уважительно-фамильярном прозвище не только признание его старшинства в должности. В ту пору когда Берзин стал одним из ближайших помощников Дзержинского, возглавил разведывательное управление РККА, Антон был уже слушателем Военной академии по инженерному отделению, посещал лекции Карбышева, с которым еще не так давно возводил противотанковые укрепления на каховском плацдарме, в полосе обороны войск Блюхера. И для Антона само собой разумелось, что после окончания академии он будет служить в технических войсках. Еще там, на Юго-Западном фронте, он познакомился и подружился с Блюхером. И позже Василий Константинович, встречаясь с ним — то в коридоре академии, то на совещаниях, а то и семейно, — подтверждал: «Жду в свой корпус». Приглашение Берзина было неожиданным. Один разговор в этом самом кабинете. Второй. Третий… Беседы были товарищеские, на равных. Вообще Антон уловил здесь особую атмосферу взаимоотношений, не свойственную другим военным учреждениям. Спрашивая со своих подчиненных полной мерой, Павел Иванович никогда не допускал грубого слова или резкого тона. Но и не оскорблял снисхождением. Он знал, на что способен каждый, — не вообще способен, а при предельном сосредоточении сил, воли и мысли, — и равнял свои требования по этому пределу. Да и чисто по-человечески Старик вызывал у Антона чувство огромной симпатии: именно по-мужски красивый, с добрыми ярко-синими глазами, всегда обращенными к лицу собеседника. Говорил он негромко, был немногословен — но не с той наигранной величавостью, когда, едва выговаривая фразы, заставляют умолкать и вслушиваться других; нет, он как бы раздумывал вслух, побуждая принять участие в своих раздумьях. Каждый выходил из его кабинета уверенным в себе.
Позже Путко видел Берзина и в моменты, когда происходило недоброе — срывалась операция, погибал товарищ. Старик словно бы старел на десяток лет, исчезала из глаз синева, и они становились блеклыми. Он делался замкнутым. Пряча глубоко в себе тяжелые чувства, он перебарывал их сам, один на один.
Личность начальника управления, атмосфера, окружающая его, — все это и предрешило согласие Антона поступить на службу в разведуправление РККА.
Два года империалистической да три года гражданской высушили, выпрямили, развернули в плечах бывшего студента-«белоподкладочника», придали ему ту осанку, какая за версту отличает кадрового военного. Эта офицерская стать вполне соответствовала «легенде» Путко и заданию, какое дал ему Старик. Павел Иванович изучил во всех деталях его биографию, и те факты ее, которые в иных обстоятельствах могли бы помешать, теперь становились особенно ценными. Даже то, что мать Антона происходила из рода Столыпиных; что после смерти отца Антона она вышла замуж второй раз за барона Томберга… Отчима он никогда, впрочем, не видел.
«Ну как, кресты свои Георгиевские сохранил?» — спросил Берзин, когда Путко уже готовился к заданию. «Чего мне стыдиться их? — ответил стажер. — Не в лейб-гвардейских свитах получал». — «Вот и доставай, и надраивай. Последнее твое звание в старой армии — поручик? Теперь, с выслугой лет, произведем в подполковники, хватит с тебя?..» Так «подполковник», зачисленный в вывезенные Врангелем из Крыма формулярные и иные списки одной из частей, «участник в боях и походах против неприятеля», оказался в Париже.
Несколько лет работы в среде белой эмиграции… Надо было разобраться, что за люди объединены в беженские «союзы» и «комитеты», установить цели этих групп, направленные против Советской Республики; оценить каждого более-менее видного деятеля, определить, кто непримиримый враг, а кто введен в заблуждение или покинул родину, повинуясь приказу, а теперь готов вернуться и искупить свою вину. Что ж, сделано немало. Хотя сколько еще предстоит… Потрошить таких, как Мульча… Находить таких, как Никита…
Сейчас, докладывая начальнику управления о сделанном и незавершенном, Антон терялся в догадках: зачем так срочно вызвали его в Москву? Отчитаться? Может быть, его командировка завершена? Или, по крайней мере, — отпуск?..
Эх, хорошо, наверное, сейчас в Крыму или на Кавказе! Бархатный сезон… Еще теплое море… Он представил Ольгу, входящую в воду. Какой бы ни была теплой вода, она всегда трусит подступиться к ней. Подойдет, попробует пальцами ноги. Потом шагнет по щиколотку. Выбежит… И наконец, будто отчаявшись, прянет, плюхнется всем телом в волну.
— Ты чего улыбаешься? — удивился Старик.
— Извините… — Он отогнал мысли об Ольге и о море.
— Что нового в настроениях беляков после англо-советского разрыва?
— Опять разговоры и надежды на интервенцию. Старые генералы ратуют за нее, даже если иностранцы захотят делить отечество на куски. Очередной склеротический бред. Но и по существу: неужели Англия снова отважится высадить экспедиционный корпус в Мурманске?
— Ну, интервенции бывают не только военные. Экономические тоже. Под нажимом Великобритании и другие государства Европы начали ужесточать свою политику по отношению к нам. А какой отклик находят китайские дела, особенно после переворота Чан Кайши и недавних событий в Маньчжурии?
— Офицерство приняло с энтузиазмом. Ожидают вербовки для отрядов в Китае и опять же для участия в походе против СССР, — в прежнем, ироническом тоне ответил Путко. — Как я сообщал, недавно в Париж пожаловал Спиридон Меркулов. Агитировал за соглашение с Чжан Сюэляном, который обещал помочь русским белогвардейцам в создании «буферного» государства на Дальнем Востоке, если за это ему будет уплачено Китайско-Восточной железной дорогой. Тоже бред.
Берзин вышел из-за стола:
— Н-да… Что до Мурманска — действительно… А вот белогвардейские формирования в Китае — это, к сожалению, не бред, а вполне реальные и достаточно серьезные намерения. — Он остановился у карты. — Не знаю, удастся ли Чан Кайши захватить власть над всем Китаем, подмять под себя и Чжан Сюэляна, да это и не имеет решающего значения: что Чан, что Чжан — один гусь стоит другого… Главное — в Китае победила махровая реакция. А здесь, в северо-восточных провинциях, непосредственно граничащих с нами, в Маньчжурии кашу варит Япония. Японские же милитаристы никогда не оставляли надежд на захват нашего Дальнего Востока.
— Я не придавал большого значения событиям в том регионе. Но, как вы помните, я сообщал о совещаниях высшего офицерства у Николая Николаевича.
— Помню… И знаю, что в Китае более ста двадцати тысяч белоэмигрантов. — Берзин подошел к окну и теперь говорил, стоя вполоборота к Путко, глуховатым голосом,
