расстаться, потому что он, поразивший твоего сына, защищает тебя. Однако сила его не вечна, скоро он не сможет защитить тебя так же, как ты не смог защитить сына! Ты спрашиваешь свой меч, за что он убил твоего сына, и не слышишь ответа. Прошло много лет с тех пор, но ты помнишь все до мелких подробностей и до сих пор задаешь один и тот же вопрос мечу. Но ответ по-прежнему сокрыт от тебя. – Креститель на короткий миг прервался, испытующе глядя на Понтия Пилата. – Ежели ты готов и дальше слушать меня, я скажу тебе этот ответ!
– Говори, – как сгусток боли, выпихнул из горла Понтий Пилат. В глазах помутилось: Иоханан рассказывал сейчас то, о чем знал только сам прокуратор. Ему стало душно. Нет, Креститель не был безумным. Но тогда кто же из них двоих безумен? Может быть, он сам давно сумасшедший? – Говори, – опять просипел Понтий Пилат, не узнавая своего голоса. Он наяву увидел собственную изнанку.
Иоханан продолжил:
– Твоего сына погубили твои грехи, прокуратор, ты множил их всю жизнь с помощью этого меча. Ты много напрасно пролил чужой крови, много жизней отнял у людей безвинных, принес много горя в чужие дома. Но ты еще до сих пор не напился крови, ты еще алчешь ее, потому что вид горячей крови приносит тебе удовольствие. Ты и теперь больше других жаждешь моей смерти, ибо думаешь, что после этого к тебе придет покой. Но ты ошибаешься, Понтий Пилат, покой к тебе никогда не придет, даже после твоей собственной смерти.
– Довольно! – захрипел Пилат, угрожающе поднимаясь на ноги. Перед глазами у него плыли кровавые круги. Он сатанел от желания покончить с этим опасным ведуном прямо сейчас, чтобы навсегда прервать ужасные речи, чтобы увидеть дымящуюся кровь и бездыханное тело. В эту минуту прокуратор верил, что смерть Иоханана Крестителя уберет его страхи.
– Ты сам просил меня, – напомнил Иоханан.
– Я никогда не прошу! – кипел Понтий Пилат, и круглое лицо сделалось страшным. – Потому что Рим никогда никого не просит! Он повелевает и берет сам! – Ему показалось, что Креститель намеревался продолжить, и Пилат, дрожа всем телом, потянул из ножен меч, зловеще предупреждая: – Молчи, или я убью тебя! Ты все врешь! Ты мятежник и негодяй! Никто не защитит тебя от гнева Рима и от моего меча! Откажись от своих мятежных речей и Рим будет великодушен к тебе! Рим велик не только воинской мощью, но и великодушием!
– Разве ты, римлянин, и есть – Рим? – сдержанность Иоханана кончилась, не стоило дальше противиться своему духу. Он видел, здесь все безудержно хотели его смерти. Ну что ж, если настало время, смерть должна быть достойной. Креститель выпрямился. – Или ты, римлянин, мне судья?
– В этой тетрархии Ирод Антипа тебе судья! – яростно выдохнул Понтий Пилат, с трудом подавляя свое бешенство. Свирепым взглядом обжег Иоханана и нехотя вернул меч в ножны. Потом поворотил мрачное лицо в сторону царя, как бы потребовал от него действий. И тяжело опустился на свое место.
И когда садился, услыхал, как Иоханан настойчиво выговорил:
– Нет, римлянин, Ирод Антипа мне не судья. Закон судит его самого!
Злой взгляд Понтия Пилата и последняя фраза Крестителя словно сунули тетрарха головой в ледяную воду. Он побледнел и задохнулся от неистовства и мгновенно оторвал тело от мягких подушек. Иродиада не смогла удержать царя, его ожесточение было сильным, оно вобрало в себя все, что накопилось внутри. Клокочущий голос метнулся над головами гостей:
– Все видели, как я не хотел твоей смерти! Я долго терпел твою глупость, но ты продолжаешь лаяться! Ты, безумец, по-прежнему отказываешься поклониться правителю Галилеи!
– Я не вижу тут правителя Галилеи! – отсек Иоханан.
И все, кто расслышал это, отшатнулись, затаили дыхание, словно увидели, как черная тень опустилась на царя, окутывая его туманом. Тетрарх побурел от гнева. Начальник стражи сорвался с места и подскочил к Крестителю, не потребовал, а срывающимся голосом поканючил:
– Поклонись, поклонись царю! – Голос его корчился, набирал силу. – Проси о милосердии, ты оскорбил царя. – Начальник стражи смотрел в бледное лицо Иоханана с тупым испугом, его хребет покрылся студящей испариной. Мыкаясь, он выдавливал слова, кои насобачился произносить доселе, но страшно было выговаривать их сейчас. Однако он обязан был произносить. – Я снесу тебе башку, если ты не поклонишься царю Ироду Антипе! – И он угрожающе выхватил меч.
– Ирода Антипу оскорбил Понтий Пилат, – фистулой выпихнул Креститель. – Отруби голову Понтию Пилату.
Начальник стражи растерялся и воззрился на царя.
У Иродиады дрожали губы.
Тетрарх ощутил холод в коленях, тело налилось камнем. Он застыл в одном положении, не мог поднять руку, чтобы отдать команду начальнику стражи. Глаза затмила муть.
Потребовалось время, чтобы в мозг вернулись мысли.
Наконец Антипа тряхнул головой, отгоняя муть, и вяло возмутился:
– Ты посмел говорить такие слова в моем дворце, в моем присутствии, на моем праздновании!
В этот момент в уши ему ударили голоса, забившиеся в разнобой со всех сторон:
– Убей его, царь! Он должен подохнуть! Мы хотим видеть его смерть!
Тетрарх воспрянул, услышав, как голоса набирали силу, но отяжелевшее тело по-прежнему оставалось непослушным.
В ответ на крики Иоханан огляделся:
– Опомнитесь! Разве вы не чтите Закон? Не мне, безумцы, но Ироду Антипе и Иродиаде вы должны требовать смерти, потому что они творят беззаконие. – Креститель показал рукой. – Вот они! Поступите с ними по Закону!
Но никто уже не слышал его, как будто людей лишала рассудка хмельная дурь в головах, а скорее, это был страх, его испытывали перед прорицателем. Он читал мысли, видел черноту душ, знал, как они жили и чем кончат. Он был страшнее всякого мятежника и страшнее Закона. А потому в один голос, тужась и краснея лицами, кричали царю:
– Убей его, царь, убей, убей, убей!
– Безумные! Вы спятили! – отшатнулся Креститель. – Вы не в силах убить меня! Мой дух неподвластен вам! Мой дух будет жив всегда. – Глаза его были печальны. Он не хотел расставаться с жизнью, хотя всегда знал, что жизнь не вечна и рано или поздно его речи оборвут ее прежде времени. И теперь ясно чувствовал, как близок конец.
Иродиада сквозь гвалт услыхала у своего затылка странное глубокое дыхание. Обернулась и замерла под расплывчатым взглядом Прондопула, его голос отсек шум пиршества, проник вглубь ее мозга:
– Тетрарх не сумел купить Крестителя, помоги ему сделать иное, ты сможешь.
И опять гвалт ударил по перепонкам Иродиады. Она встрепенулась, глубокий вдох высоко поднял грудь, поискала взгляд Прондопула, но того рядом
