В ресторане, когда он впервые показал ей компрометирующее досье, он высмеял ее заявление о том, что Тревору все равно, с кем она встречается. «О нет, твоему брату будет не все равно. И он все поймет». Тогда его утверждение было загадочным, но теперь она поняла. Неудивительно, что он ненавидел Тревора и без колебаний шантажировал ее. Это было больше чем просто деловое соглашение; Тревор пришел за семьей Гидеона, теперь Гидеон пришел за семьей Тревора.
Если Шей и питала какую-то слабую надежду на то, что у нее с Гидеоном может быть что-то большее, чем перемирие, когда проснулась в его постели, теперь она была уничтожена. Она всегда будет живым напоминанием о том вреде, который ее брат причинил его сестре, его семье. За это не может быть прощения. Ее брата нельзя простить, а заодно и ее, его сестру. Ведь она так горячо вступилась за него.
Глава 16
— Я все еще не думаю, что это мудрое решение.
Шей смотрела из заднего окна машины Гидеона на исторический особняк Голд-Кост, освещенный веселым сиянием. Непрерывный поток людей поднимался по каменным ступеням дома, который она называла домом почти двадцать шесть лет, на вечеринку по случаю помолвки Тревора и Мэдисон.
— Возможно, вы с Тревором сейчас не сходитесь во взглядах, но я уверен, что он не захотел бы праздновать свою помолвку без своей сестры, — заметил Гидеон.
Она взглянула на него, раздражение и что-то более глубокое, печальное мучило ее душу.
— Ты ведь не упустишь возможности закрутить гайки?
Выражение его лица стало отчужденным, он, не мигая, встретил ее пристальный взгляд.
— Нет.
Она снова повернулась к окну. Прошла неделя с тех пор, как она ушла из дома своего детства. Прошла неделя с тех пор, как они с Гидеоном заключили перемирие, которое продлилось дольше, чем предполагалось. И минула неделя с тех пор, как Шей держала рыдающую Оливию в объятиях и узнала от нее о предательстве Тревора. Да, теперь Шей понимала мотивы шантажа Гидеона.
Понимала и не могла винить его. Но она помнила мужчину, который играл для нее на гитаре чудесную музыку, крепко прижимал ее к себе в постели после того, как доставил ей невероятное, волшебное наслаждение. Ей хотелось, чтобы он всегда был таким — сильным, добрым, великодушным, и не думал о мести. Ради нее.
Чтобы он желал ее больше, чем мести. Шей закрыла глаза, не поворачивая головы, чтобы он не мог заметить тоску, которая, она была уверена, отразилась на ее лице.
Шей отлично понимала, что глупо влюбляться в Гидеона, что у них не может быть общего будущего, но ничего не могла с собой поделать. Она влюбилась. Когда это началось? Может быть, когда она почувствовала его боль или когда он вместо театра привез ее к себе, с намерением помочь ей преодолеть ее горечь. Или когда он играл для нее чудесную музыку?
Пожалуй, Шейн не могла сказать точно, когда это случилось. Да это и не имеет значения. Важно то, что она любит Гидеона Найта. Его твердость в убеждениях. Его великодушное сердце, которое он пытался скрыть. Его страсть. Его любовь к своей семье. Да, он был жестким человеком, безжалостным, но никогда не жестоким. И когда она смотрела на него, смотрела в эти глаза цвета ночи, Шей мечтала.
Шей глупо мечтала, что он сможет любить ее так, как когда-то любил Мэдисон, пока она не ранила его своей неверностью и предательством. Неужели после всего, что произошло, Шей верит в чудо?
Дверца машины открылась, и девушка со вздохом выбралась наружу, пробормотав слова благодарности стоявшему рядом парковщику. Секундой позже тепло тела Гидеона согрело ее спину, а его ладонь легла у основания ее позвоночника. И Шей расправила плечи. Она сказала, что сейчас не время для жалости к себе. Ей предстояло дать представление всей своей жизни.
Потому что она шла в логово льва, зная, что ее появление под руку с Гидеоном объявит о ее решении ее брату — она предпочла его врага семейной верности. Вот как это увидит Тревор. Шей не была наивной; у ее решения будут последствия. И не только потеря работы в «Ремингтон Нил», скорее всего, ей придется искать жилье, потому что она не может вечно оставаться с Бриджит.
И, что самое главное, пострадают инвестиции компании Шей и предприятия, в которые она инвестировала. Особенно если Тревор выполнит свою угрозу вмешательства в стартапы, которые она финансировала. У нее есть сбережения, и она может использовать большую их часть для обеспечения капитала. Но возможность сокращения или перестройки ее компании была вполне реальной, причем без ее зарплаты. Стоимость Гидеона была высока. И, да поможет ей Бог, она была готова заплатить.
Гидеон молча шел рядом с ней, обоих сковало напряжение, когда они вошли в ее дом и передали свои пальто ожидающему слуге. Она плавно вернулась в роль чикагской светской львицы и, нацепив дежурную улыбку, смешалась с другими гостями. Казалось, никто не удивился, увидев ее с Гидеоном, похоже, что сплетни о них как о паре уже разошлись по округе.
Тем не менее, многие знали о вражде между деловыми соперниками, Гидеоном и Тревором, и наблюдали за Шей и Гидеоном с жадным любопытством. Особенно когда они оказались всего в нескольких футах от Тревора, Мэдисон и сенатора Рейза. Шей подняла глаза и встретилась со взглядом брата. Хотя он улыбался, его карие глаза, так похожие на глаза сестры, метали молнии. Он перевел взгляд на Гидеона, и пугающая ярость ожесточила выражение его лица, прежде чем он справился с собой.
— Держись прямо, Лунный Свет, — прошептал Гидеон ей на ухо. Его большая ладонь скользнула вверх по ее спине и под волосы, обвиваясь вокруг шеи. — Будь спокойной, он не может причинить тебе вреда.
«Но ты можешь». Слова звенели у нее в голове, в груди. Откинув голову назад, она сказала:
— Это спорно. Отрезать меня эмоционально и финансово и нацелиться на мою компанию, безусловно, подпадает под категорию «причинения мне вреда».
— Тогда поправка, — прорычал он. — Я не позволю ему причинить тебе боль.
Этот корабль отплыл и был слабым проблеском на горизонте. Она расправила плечи и широко улыбнулась.
— Мы должны подойти и поприветствовать счастливую пару.
— Ты имеешь в виду, покончить с этим? — спросил он, выгнув темную бровь. Когда-то она ненавидела этот жест, а теперь он ей нравился.
— Нет, я имела в виду то, что сказала.
Его низкий смешок словно пробежал по ее обнаженным
