выдержки из газет ковровских и столичных, чем нас с Аней только забавляли.
Ведь никто из гостей эфира не знал, что за персона сопровождала принцессу в театре. Более того, кроме той единственной фотографии, напечатанной в «Ковровском Вестнике», ни у кого не было иных доказательств.
И потому некоторые даже предположили, что это — подделка. Лучшего юмористического шоу, чем утренний эфир на столичном радио, я не слышал в последние годы. Мы сидели и болтали, обсуждая всякие пустяки, пока тема не коснулась отца-императора.
— А что твои родители? — спросила меня Аня. — Они ведь не знают, что ты здесь?
— Нет. Но они навещали меня, когда я был в больнице, убедились, что со мной все в порядке.
— Они ведь узнают, что у тебя сгорел дом. И выяснят, что ты пропал.
— У меня есть вот это, — я вытащил из кармана жилета медный кругляш портера, который для надежности повесил на прочную цепочку. — Если станет совсем невмоготу, я поговорю с кем-нибудь из Третьего, чтобы мне помогли на один день отправиться домой.
— Всего на день? И тебе хватит этого, чтобы побыть с родными? — недоверчиво спросила Аня. — У тебя что, такие плохие отношения с ними?
— Почему? Хорошие. Я так считаю. И они тоже, — быстро произнес я. — Просто они постоянно заняты, и я даже удивился, что они узнали о больнице. Бывает, мы не виделись месяцами, лишь иногда звонили. Они постоянно заняты и мой приезд к ним в гости особенно ничего не решает.
— Не понимаю этого, — Аня погрустнела, — может, ты всего лишь один ребенок из нескольких? Так бывает, когда кого-то в семье любят больше остальных.
— Да нет же, я один.
— Тем более странно. Почему так?
— Это привычка. Постоянно быть чем-то занятым. Я вижу только такое объяснение. Наверно, в этом есть какое-то удобство. Нет времени на какие-нибудь «глупости». Может быть, это одна из причин, из-за чего я поспешил съехать и жить один. Мне не нравится такой стиль жизни. Меня устраивает свобода выбора. В разумных пределах, конечно же. Такая, при которой ты не чувствуешь себя прижатым к стенке.
— Звучит очень сложно. Неудивительно, что ты решил вырваться и жить один. Но постой, — она постучала пальчиком по столу. — К тебе ведь как-то раз приходила девушка.
— А, Лиза, — хмыкнул я. — Да, дела у нас с ней шли кое-как. И мы расстались.
— Не хочешь ли ты сказать, что для этого она и приходила?
— Почти, — я собрался соврать, но в конечном счете решил, что полуправда более эффективна: — она увидела тебя на пороге и тут же подумала, что у нас уже что-то было, психанула и укатила в закат. С тех пор мы с ней не общались.
— То есть, все из-за меня?
— Тебя использовали, как повод. Ведь у нас и правда ничего не было до момента, пока мы с ней не расстались.
Аня побарабанила пальцами по столу и долго смотрела на меня, точно хотела найти правду в выражении моего лица.
— Просто я думаю, сколько же всего я натворила, пока была «не в себе», — сказала она наконец, а я едва заметно выдохнул. — Ты, конечно, не особо горюешь по ней, наверно, все действительно было плохо. Но если бы я пропала в твоем мире, каково было бы моему отцу!
— Я вижу, ты много думала о произошедшем, — подхватил я новую тему. — Но так и не удалось выяснить, что же стало причиной?
— Нет. Совсем нет. Я понимаю, что все помню, ничего не потерялось в памяти, но никак не могу осознать, что послужило отправной точкой.
— Ты ведь и сейчас не рвешься совершать странные поступки.
На радио очередной гость заявил, что, вероятнее всего, на моем месте находится человек настолько известный, что он предпочел скрыть свое лицо, либо же тайный агент дворцовой службы.
— А у вас тут многие грезят о шпионах, я смотрю, — сказал я.
— На самом деле, пока я не знала, что у меня действительно есть некий физический телохранитель, я думала, что это все сказки. Нет, конечно, я понимала, что есть какая-то защита. А вот Третье отделение и их деяния я относила скорее к мифологии, чем к реальности.
— Ты о том, что они создают ураганы и землетрясения? — я посмеялся, представив, как Павел Трубецкой или его начальница монтируют устройство, способное генерировать воздушный вихрь. Или, как волшебники, в рясах и с накладными бородами, машут руками и стучат посохом в землю, чтобы вызвать очередной катаклизм.
— Нет. Я про смерти известных людей. В сорок лет от сердечного приступа у нас умирают единицы — и только те, кто сильно злоупотребляет либо работает без сна.
— И что, таких много?
— Достаточно много писали в последние пару лет. Джонатан Берроуз, Жюль Тертен, Ахмед Кабиши — и это только те, кого я смогла сразу вспомнить.
— Меня сильно смущает, что нет ни одного русского имени. В этом точно что-то есть!
Наши дальнейшие рассуждения по поводу шпионских интриг оборвали на самом интересном месте: прибыла Виктория, предварительно постучав в дверь.
— Мы как раз вас вспоминали, — сказала Аня. — Не вас лично, но Третье отделение.
— Да? И что же?
— Кто убил Джона Кеннеди? — спросил я, все еще пребывая в приподнятом настроении после наших разговоров с Аней.
— Не знаю такого, — нахмурилась женщина.
— А Жюль Тертен? — я задал еще один вопрос, выбрав единственное имя, которое запомнил.
— О таком не распространяемся. Это уровнем выше, чем сейчас вам положено знать, — и тут же добавила. — Информация строго по допуску.
— Ого, как серьезно! — вырвалось у меня. — Мы просто только что говорили о странных смертях и том, что их привязали к работе Третьего отделения.
— Не Третье отделение таким занимается. А Второе. Мы — внутренняя безопасность, а это... впрочем, неважно. Я вижу, что дела у вас идут отлично.
— Радио трещит без умолку — мы явно достигли успеха в наших планах. Думаю, что вы тоже в курсе.
— В курсе, конечно же. Кое-кто беснуется, что газеты знают, где была принцесса, а Третье отделение — нет. И император тоже хочет видеть тебя. Поэтому сегодня мы отправляемся во
