— Я рассмотрел возможные варианты, есть хорошее место в пойме, — не отрываясь от окна, произнёс наконец Данила. — Там лес. Огромные такие дубы. Площадь территории почти в два раза больше, чем здесь. Реки нету, но много родников. К тому же, по участку проходит овраг, из него можно сделать наливной пруд. От города далековато, конечно, но, с другой стороны — изоляция, это самое то, что нужно для кризисного центра. А здесь, как ты понимаешь, прямо под боком, уже через год будет огромный жилой квартал. Причём, в любом случае, согласна ты с этим или нет.
— Зачем ты мне это говоришь? Ты же и так всё уже решил, моё мнение тебя не интересует.
Он, наконец, отвернулся от окна и посмотрел на меня, и от этого взгляда я растерялась. В груди заплескалось что-то тонкое и трепетное… И неожиданно хлынуло в кровь возбуждением — самым банальным, но таким острым, что я невольно стиснула коленки. Между прочим, этот кабинет видел не одно наше сиюминутное помешательство, когда накрывало с такой силой, что на всё про всё иногда хватало меньше минуты… Зато какой! Вся моя жизнь пронизана такими моментами. И если Данила уйдёт, я просто не смогу жить в этом городе. Он слишком наш.
— Интересует. Хотя бы потому, что кроме дубравы есть ещё вариант на горе. Площадь чуть меньше, чем здесь, но шикарный панорамный вид на весь город и Волгу. В ста метрах начинается сосновый бор, воздух охрененный. Давай съездим, хотя бы посмотришь. Вдруг понравится?
— Мне нравится здесь. Для меня это не просто место, это… — В горле встал ком. — Как ты не понимаешь…
— Всё я понимаю! И для меня это тоже не просто место. Но пришло время двигаться дальше, только и всего.
— У тебя всегда всё так просто! — вскинулась я. — Просто кусок земли, просто бывшая детская комната, просто… — «Просто бывшая жена» мелькнуло в голове, и голос перехватило спазмом. — …Просто прошлое, которое пора выкинуть! А я так не могу! Для меня прошлое — это мы!
Данила поджал губы.
— Вот значит как? Мы — это прошлое?
Помолчав, подошёл ко мне. Склонился, опираясь одной рукой на стол, а другой приподнимая мой подбородок, задумчиво заглядывая в глаза. Я перестала дышать. Жар его шершавых, эротично пахнущих недавней сигаретой пальцев расползался по коже, щекотливо стекая за ворот и заставляя болезненно-сладко сжиматься соски. Переворачивал нутро, кружил голову. Скулить хотелось от невыносимой тяги к нему! Пасть ниц и, хватая за ноги, умолять не бросать меня…
— Вымотала ты меня, Марин, — со злой усталостью процедил он мне в лицо. — Руки опускаются, вот правда. И может, ты права, и всё дело в том, что мы давно уже в прошлом? — отпустил подбородок, и мне сразу стало пусто и холодно. — Но тогда тем более пора двигаться дальше. Вопрос только — вместе или…
И, так и не договорив, ушёл.
Так хотелось броситься следом! Повиснуть на нём, не давая сделать и шага, и говорить, говорить, говорить без остановки… Выплёскивать всё, что болит, что отравляет и пугает. Обиды, разочарования, обвинения и покаяние. Сковыривать эту коросту, заведомо зная, что будет больно, но всё равно — умоляя его прекратить эту муку и сделать уже чёртов первый шаг самому! Потому что я так и не смогу уйти первая, даже если второй ребёнок Саши тоже окажется от него. Теперь я уже знала это точно.
Сотрудники шли на экстренное собрание полные заинтересованности. Рассаживались в зале, переговаривались, поглядывали на меня. А смотрела в одну точку и прямо сейчас, в режиме реального времени, прозревала. От утреннего подрыва устроить бунт на корабле осталась лишь растерянность, похожая на похмелье. А всё Данила. Он ведь приехал не просто так — он искал варианты решения моей проблемы, в то время как я просто капризно топала ножкой и сходу отвергала любые предложения. А ведь, положа руку на сердце, речь действительно шла не о какой-то блажи — на кону стояло дело всей его жизни, в то время как «Птицам» просто пришла пора вылететь из старого гнезда, чтобы свить новое. Ещё лучшее. С учётом всех прежних недоработок и бестолковых излишеств.
— Всем добрый день, — дежурно начала я, нервно теребя в пальцах карандаш. — Спасибо за такой быстрый, оперативный сбор, я не займу у вас много времени, и уже совсем скоро вы сможете вернуться к своим служебным обязанностям…
Бла-бла-бла… Так можно кружить бесконечно долго, изливаясь общими фразами. Суть. Где суть?
Сильно выбивал из колеи пристальный взгляд Густава. Он словно лишал меня воли, даже загривок покрылся испариной. Я словно чувствовала себя виноватой. Перед ним? Ну… отчасти. Но глобально — перед Данилой. Что сказал бы он, узнав о моих «сеансах»? О признаниях Густава в любви и моём молчаливом потакании его чувствам? О том, что давала держать себя за руки, заглядывать в свои глаза так близко, что смешивались дыхания? Что посторонний человек знает обо мне больше, чем тот единственный, которому я клялась в верности.
Верность — это ведь не только секс. Это гораздо, гораздо больше… Так чем я лучше Данилы? И чем он хуже меня?
— Я собрала вас не просто так. «Птицы» — это наше с вами общее дело, но мне, как вашему кормчему, надеюсь, вы позволите мне так себя называть, сейчас как никогда раньше нужна ваша поддержка…
Опять ни о чём. Круговерть пустых слов… Отвернись уже! Отведи взгляд!
Но Густав смотрел пристально, даже не моргая, и в его взгляде мне мерещился укор: «Я предупреждал, что это откат! Тебя может отшвырнуть так далеко, как ты не была даже в самом начале… Ты зависишь от своих страхов! Ты сама ищешь эту боль, стремишься к ней, как бабочка к огню… Дай я помогу тебе стабилизироваться, выведу из блоков…»
Чёрт. Это невыносимо!
— И я… Я собрала вас здесь для того, чтобы… — Растерянно потёрла переносицу. — Чтобы…
Голова болела и кружилась. А Густав смотрел и понимал, что со мной происходит — я видела это. И он мне сочувствовал, переживал за меня. В его глазах была боль от того, что он хочет, но не может помочь — из-за моего упрямства. И это подкупало. Показалось вдруг, что я совершаю ужасную ошибку, отказываясь от его помощи. Я действительно создаю себе эту ломку сама, извращённо упиваясь своей болью…
— То, что я хочу вам сказать, напрямую касается нашего центра и его будущего, потому что… Потому что, эээ…
— Марина Андреевна, — позвал меня вдруг откуда-то из-под руки тихий голос Лены, и на стол передо мной встал стакан с минералкой.
И это внезапно привело меня в чувство. Я сделала лишь глоток, а мысли уже встали в ряд — чистые и понятные. Я встала из-за стола и, размыкая зону единого пространства с коллегами, поднялась на подиум. С самого начала не хотела этого пафоса, хотя призывы к революции и должны звучать с броневика. А сейчас вдруг поняла, что момент действительно торжественный. Встала за трибуну. Набрала полную грудь воздуха.
— Друзья, наверное, об этом должна вам сообщать не я, а Данила Александрович, но… — Снова пустой трёп. Улыбнулась, выдохнула. — Словом, «Птицам» предстоит переезд. — Покатился гул удивлённых голосов. Я постучала ладонью по трибуне, прося тишины. — Пока не могу сказать точно куда, могу только пообещать, что место будет другое, но не хуже. Лучше! И центр тоже станет ещё лучше. Так же могу гарантировать вам очень много суеты, работы и неразберихи, в которой мне понадобится ваша помощь, но благодаря которой мы сможем выйти на новый уровень и…
