Поэтому я скуксился и стал делать вид, что пересчитываю в уме все спизженные на рынке леденцы.
— Я просто хотел узнать…
— Вы всё узнаете на месте.
Интересно, а модель «плохой полицейский — хороший полицейский» ко мне будет применяться? Я такое только в кино видел, но кто знает…
Обычно полицейские — это такие затраханные жизнью люди, которые всего лишь выполняют свою работу сродни ассенизаторам. Те тоже по уши в говне, хотя в отличие от полицейских, у них нет своего праздника…
Машина остановилась на улице Омотесандо, рядом с самым обычным кобаном. Блин, закинули в хуево-кукуево… И надо было ехать так далеко?
Кобан был небольшим полицейским участком, в котором работали трое-четверо полицейских. Они являли собой своеобразное сочетание патрульных и участковых. Пока один сидел внутри участка, трое других патрулировали улицы и посещали с беседами жильцов района.
К старику Норобу подобные патрульные заходили редко — сэнсэй не скупился на крепкое словцо при взгляде на форменную одежду.
Через стеклянные стены кобана я разглядел сидящего внутри человека. И это тоже странно — люди из одного района приехали за мной через три квартала. Я ведь явно не в их юрисдикции…
— Заходите, господин Такаги, — с легким поклоном сказал один из полицейских.
Я поблагодарил ответным поклоном и пошел вперед. Всё-таки этот район был оживленным, люди сновали по улицам. Так что вряд ли меня будут убивать у людей на глазах. Это будет чересчур. Но и привезли меня сюда не просто так…
Дверь легко открылась, и я вступил в кондиционированную прохладу. На стенах весело висят щиты информации, в углу тихо булькает кулер — подпирает стеллаж с находками. В центре небольшого участка возвышается европейский стол.
За столом сидит человек лет сорока-сорока пяти. И то возраст можно угадать только по легким мимическим морщинам — на черных волосах ни одной серебряной нити. Крепкие плечи, мозолистые набойки на костяшках пальцев. В крупных руках небольшой планшет, кажущийся игрушкой.
— Старший комиссар Мацуда, Изаму Такаги явился по вашему вызову, — отрапортовал полицейских, который зашел со мной в участок.
Мацуда? Старший комиссар Мацуда? А не тот ли это Мацуда, который…
— Хорошо, Ямада-сан, — кивнул мужчина за столом. — Создай нам уединение и подожди с остальными ребятами на улице. Проследи, чтобы никто не заходил.
Полицейский Ямада поклонился и нажал кнопку на дверном косяке. Тут же легкие жалюзи с шорохом опустились и намертво скрыли то, что было внутри кобана от возможных взглядов с улицы. После этого дверь закрылась, и мы остались со старшим комиссаром Мацуда один на один.
Неужели это отец Сэтору? Или просто однофамильцы? Нет, что-то есть такое неуловимое в чертах лица, что позволяет определить родство. Такой же формы нос? Или глаза? Или уши? Или всё вместе?
Старший комиссар молчал и разглядывал планшет. Я молчал и разглядывал кобан. Куда бежать в случае отступления? Попытаться выбить бутылкой из кулера окно и сигануть следом? Или опрокинуть стеллаж, а потом выбегать через дверь?
Через три минуты, когда я перебрал в уме различные варианты дальнейшего развития, старший комиссар поднял на меня глаза. Его хриплый голос звучал негромко, но пробирал до печенок. Вот есть такие голоса — вроде поют колыбельную, а от страха волосы шевелятся. Этот голос был одним из таких:
— Изаму Такаги, восемнадцать лет, бывший хинин, а теперь равноправный гражданин Японии. Адепт старшей школы Сайконогакко и ученик сэнсэя Норобу. Замечен в компании якудзы. Умеет драться и не отступает в драке. Нерадивый сын самоотверженных родителей, которые на четыре с половиной года отдали себя в рабство, чтобы их сын смог закончить самую дорогую школу… Скажи, Изаму-сан, почему ты не сдох?
Вот тебе и здрасте! Ну ни хуя себе заявочки…
— Простите, что?
— Что слышал, ублюдок, — негромко сказал старший комиссар. — Когда мой сын сказал, что будет учиться с хинином, я не поверил своим ушам. Чтобы будущий начальник учился с низшим… Нет, такому не бывать! И ведь тебе предлагали сначала просто забрать документы из школы и тихо уйти, но ты… Ты заартачился. И чего ты добился? Чтобы я послал к тебе троих бойцов из своей команды?
Вот вообще интересно девки пляшут! Я даже мысленно пожал руку настоящему Изаму — пацан не испугался слов сильных мира сего. А вот слова «из своей группировки» наталкивают на мысль…
— Кого вы ко мне послали? — постарался сделать голос дрожащим. — Извините, я не помню… Я ударился головой и… Вы главарь какой-то группировки?
Всё-таки я человек-овца, которого поставили перед человеком-львом. Вот только лев ещё не знает, что в овечьей шкуре затихарился матерый волчара…
— Заткнись! Не неси чушь! Ты удивлен? Ты в самом деле думаешь, что комиссар полиции не может быть главарем преступной группировки? Ха-ха, да ты не только упрям, но ещё и глуп, червяк!
А вот это плохо. Вот это очень плохо — такой информацией не станут делиться просто так. Обладающего такой информацией в будущем могут… Да нет, даже не могут, а обязаны убрать. Не должно касаться посторонних ушей знание о том, что бандформирование управляется одним из высокопоставленных чинов. Тем более, не должен знать тот, у кого детство в жопе играет.
Сейчас меня явно будут убивать… Вот скажут высокопарную речь, прослезятся от своей невъебенности, а потом проковыряют пулькой дырку между задорно раскинутых бровей. Чтобы не было шума, сделают это из пистолета с глушителем. И буду я лежать холодным трупиком возле кулера до самой ноченьки, пока не уменьшится людской поток. А уж там, под покровом ночной темноты…
Я даже сделал шаг по направлению к кулеру, но старший комиссар сделал несколько мудр и выбросил руку.
— Дьявольский шар!
В воздухе возле кулера зависла шаровая молния. Она потрескивала и выпускала короткие протуберанцы. Отставить ствол с глушителем — меня завалят электричеством. Тоже мало приятного…
— Даже не думай, ублюдок. Пока я с тобой не закончил говорить — даже не думай дергаться. Что? Думаешь, я не читаю по твоей наглой роже? А ещё эта мерзкая татуха… Вообще, зачем ты пошел в высшую школу? На хуя она тебе нужна, ничтожество? Копался бы в говне, как твои предки, и горя бы не знал. А сейчас…
Он повернул ко мне планшет. На экране монитора было видно строящееся здание. Съемка велась с дрона, потому как вряд ли какое другое устройство способно так просто скользить между колоннами и подниматься по незакрытой шахте лифта.
Камера показывала работающих людей в такой замызганной спецодежде, что казалось, будто там не было ткани — только грязь. Люди таскали кирпичи, мешки, мешали цементный раствор. На осунувшихся лицах была только безграничная усталость. Они провожали дрон пустыми глазами, но никто даже не подумал приблизиться к нему.
— Это ваш новый дом? — спросил я. — Большой…
