шею.
Настроение у него мрачное, но, по-видимому, причина не столько в болезни, сколько в дополнительных заботах, которые он создал Курко и особенно Зяме. Я утешил его тем, что будем подменять Гудковича во время метеосроков.
– Может, доктор, мне все таблетки сразу принять? Быстрее поможет, – просипел он.
– Точно поможет, – отозвался Курко, не отрывая пальцев от телеграфного ключа. – Только не тебе, а доктору. У него сразу станет на одного пациента меньше.
Любая болезнь неприятна. Но хвори здесь, на станции, всегда окрашены особенностями нашей жизни. Это и тревога за исход болезни, которая усугубляется постоянной темнотой и ожиданием «незапланированной» подвижки льдов, и чувство неловкости перед товарищами, которые вынуждены работать с двойной нагрузкой.
К моему удовлетворению, я уже снискал к себе доверие как врач и стараюсь оправдать его, используя весь арсенал имеющихся у меня средств – от антибиотиков до анекдотов.
5 декабря
Свободное время на камбузе я заполняю не только стихами и песнями. В нашей маленькой библиотеке немало книг, принадлежащих перу известных полярных путешественников: Нансена, Амундсена, Пири[4], Врангеля[5], Пайера[6] и других. Перелистывая страницы этих увлекательных книг, я нередко ловлю себя на мысли, что наши трудности меркнут по сравнению с испытаниями, выпавшими на их долю, и с тем риском, порой смертельным, на который они шли во имя науки.
Ведь тогда не было ни радио, ни самолётов, ни современных средств навигации. Случись что, и никто бы не смог поспешить им на помощь. Случись что – и они были обречены. Только изредка судьба оказывалась благосклонной к полярным путешественникам в лице «счастливого случая». Этот счастливый случай спас гибнувшую австро-венгерскую экспедицию Вайпрехта и Пайера, повстречавшую русскую шхуну «Николай» под начальством Фёдора Воронина. Это он привёл на Землю Франца-Иосифа британскую экспедицию Ф. Джексона[7], где, потеряв надежду на спасение, томились почти год отважные норвежцы Ф. Нансен и Я. Иогансен. Но сколько известных полярных исследователей нашли свою могилу среди арктических льдов – Д. Франклин[8], Г. Седов[9], В. Русанов[10], Г. Брусилов[11], Э. Толль[12], Де-Лонг[13], а сколько неизвестных! Они погибли от холода, голода и цинги.
6 декабря
Наша палатка так глубоко погрузилась в снежный сугроб, что попасть в неё можно, лишь преодолев длинный узкий лаз. С научной, но и с практической целью я укрепил в центре палатки длинный шест и через каждые 25 сантиметров подвесил к нему термометры.
В ночное время, когда газ выключался по причине безопасности (и экономии), мороз становился полным хозяином палатки. Хотя наши меховые кукули с вкладышами из якобы гагачьего пуха надёжно защищали наши бренные тела от холода, но поутру, когда надо было покидать уютное гнёздышко, я каждый раз вспоминал слова Ф. Нансена: «К холоду нельзя привыкнуть, его можно только терпеть».
Особое место в палатке занимал Сашин закуток, с его пёстренькой ситцевой занавеской. Всем прибывшим ранее на станцию он представлялся как гидролог. Но это было вроде бы как псевдоним у писателя. Дмитриев – шифровальщик, личность весьма ответственная на нашей совершенно секретной станции, ибо без него ни единая фраза, ни единое слово не уйдёт в эфир, а без его помощи любое сообщение с Большой земли останется вещью в себе. Каждые четыре часа он забирается в своё убежище, тщательно задёргивает занавеску и, раскрыв толстую шифровальную книгу, превращает каждую радиограмму в длинные столбики таинственных цифр. Как только из его закутка раздаётся перестук старенькой пишущей машинки, мы с Зямой ощущаем себя эдакими разведчиками, притаившимися во вражеском тылу. Обычно на деятелей столь почтенной организации, представителем которой он являлся, специальность накладывает особый отпечаток – на характер и манеру поведения. Зачастую они малоразговорчивы и держатся несколько свысока с окружающими, причисляя себя к касте особо доверенных, посвящённых в высокие государственные тайны лиц.
К моему удивлению и удовольствию, Саша ничем не напоминает деятелей секретной службы: он весельчак, говорун, общителен и… ужасно мнителен.
Коварный враг полярников
Цинга. Я то и дело встречаю упоминания о ней на страницах книг полярных исследователей и первопроходцев. И порой у меня закрадывается мысль: а не угрожает ли и нам эта страшная полярная хворь? Конечно, я понимаю, что опасения мои совершенно беспочвенны. Ведь её единственная причина – отсутствие в пище витамина С. Но чем-чем, а витаминами мы обеспечены сверх меры – и в таблетках, и в экстрактах, и в драже. Да и свежих продуктов – мяса, рыбы – у нас пока достаточно.
Но сегодня, лёжа в спальном мешке, я раскрыл книгу Ламартиньера[14] «Путешествия в северные страны» и, как назло, сразу же натолкнулся на описание цинги, поразившей её автора: «Распухло горло, и сильно повысилась температура. Дёсны мои распухли, и из них обильно сочилась кровь. Зубы расшатались, и мне казалось, что они сейчас выпадут, а это мешало мне есть что-нибудь твёрдое.
Тело моё ослабло, и сделалась изнурительная лихорадка, дыхание стало отрывистым, а изо рта шёл дурной запах, и при этом чувствовалась сильная жажда».
Глаза мои стали слипаться, и я, не дочитав книгу, положил её на ящик рядом с койкой. Уже засыпая, я заметил, что Дмитриев схватил «Путешествия» и уволок их за занавеску.
Поутру, прорубив прорубь в ведре, я поплескался ледяной водой, нагрел чайник и, усевшись перед зеркальцем, принялся скоблить отросшую щетину. Я уже выбрил одну щёку, когда на пороге палатки появился Саша. Вид у него был хмурый и даже немного испуганный.
– Ты это чего, Саша?
– Заболел я, – сказал он мрачно. – Наверное, цинга.
– С чего это ты взял?
– Зубы шатаются, дёсны посинели и температура поднялась. Точно цинга.
Зная его мнительность, я приказал открыть рот пошире и посветил фонариком. Дёсны были нормального розового цвета, лишь кое-где виднелись синеватые пятнышки. Я потёр их пальцем, и они тут же исчезли. В заключение осмотра я подергал пару передних зубов. Они сидели как влитые.
– Ну что, убедился? – спросил Саша. – Самая что ни на есть цинга.
– Слушай, Саша, выбрось ты эту дурь из головы. У тебя цинги и в помине нет.
– А зубы? Они же шатаются.
– Да твоими зубами можно железо грызть. Это они у тебя с перепугу зашатались.
– А от чего дёсны синие?
– От черничного киселя. Я его вчера на завтрак приготовил. Прополощи рот, и вся синева исчезнет, – сказал я, едва удерживаясь, чтобы не рассмеяться.
– А температура? – не унимался он.
– Да не морочь ты голову. У тебя
