он. Исправлять ошибки Фортинбраса. Объединять людей. Вдохновлять их. В конце концов, именно король служил народу, а не народ — королю, а Гилберт привык считать себя королём, пусть даже мнимым. В Омаге же едва не каждый напоминал, что он лишь принц, у которого нет прав на корону. Киллиан занял трон согласно всем законам их народа, и это не должно было злить Гилберта, но злило.
Неужели он настолько бесполезный?
— Я не… — начал было Гилберт, но, поняв, что совершенно не понимает, за какую мысль ухватиться, сдался: — Я не знаю.
— Тебе не обязательно всё и всегда знать, — чересчур мягко ответил Киллиан.
Гилберт бы насторожился, — помнил, что его дядя никогда не бывает настолько мягким, — но был слишком растерян и разбит, чтобы тратить оставшиеся силы на какие-либо подозрения. Если Киллиан столько лет управлял Омагой, неудивительно, что он хотя бы немного, но изменился — и это при том, что он терпеть не мог управление и высокие должности при ребнезарском дворе.
За все эти дни Гилберт узнал о Киллиане и его методе управления Омагой больше, чем ожидал, из-за чего его начали терзать сомнения: если бы корона великанов была у них в руках, кого бы она выбрала? Гилберта с кровью Лайне, но не прошедшего Матагар и всё ещё считавшегося лишь принцем, или Киллиана, который, согласно их законам, имел полное право занять трон?
Ответ был очевидным, и Гилберту он не нравился. Выходило так, что он и впрямь был бесполезным.
— Я ничего не понимаю, — признался он, ощущая лишь пустоту внутри, которая с каждой секундой захватывала всё больше. — Какой смысл мне быть здесь, если никто не принимает меня как своего короля? Я — законный наследник, но никто…
— Никто и не примет тебя, пока ты не докажешь, что готов сражаться за Омагу и все Дикие Земли, — жёстко подвёл Киллиан, вновь став самим собой. Ни следа мягкости и понимания, которые Гилберт видел секундами ранее. — Я не хотел править, но великаны выбрали меня, потому что я доказал, что буду сражаться за них до последнего вздоха. И поверь мне, я бы с радостью отказался от этой власти, но Омага не примет того, кто двести лет скрывался в другом мире и ничего не сделал для того, чтобы помочь нам здесь.
— Но я понятия не имел, что кто-то выжил!
— Вот именно, Гил. Ты не знал, что выжили мы, и мы не знали, что выжил ты. Пойми, для всех ты лишь принц, буквально восставший из мёртвых. Неважно, что ты изменился. Великаны видят в тебе тринадцатилетнего принца, который не прошёл Матагар и не доказал, что достоин владеть короной. Они не знают, чего ты добился во Втором мире, и просто не верят, что ты можешь помочь кому-то здесь.
Гилберт сжал челюсти, подавляя желание начать оправдываться. Правда была в том, что он понимал, о чём говорил Киллиан, и не собирался с ним спорить. Гилберт пришёл к таким же выводам едва не сразу же, как они оказались в Омаге, а он сам лично встретился с несколькими советниками и представителями древних и новых родов. Они хоть и были вежливы, ни разу даже не намекнули, что считают его действительно сильным великаном, которого они примут как своего короля.
Киллиан был прав во всём. Гилберт — лишь ненужный принц, трус и беглец, не имеющий ни единого шанса завладеть тем, что принадлежало ему по праву крови. Пока священные олени Инглинг не вернутся в Омагу, Гилберт не сможет пройти Матагар и доказать, что он достоин короны великанов.
— Тебе не нужно лезть из кожи вон, чтобы доказать всей Омаге, кто ты на самом деле, — сказал Киллиан, вновь привлекая его внимание. — Не нужно подставляться под удар, чтобы доказать, что ты лучше меня или Фортинбраса.
— Это мой город! — в сердцах крикнул Гилберт, против воли отступив на шаг, тогда как Киллиан, наоборот, приблизился. — Я должен защищать его и править им!
— Это наш город! — возразил Киллиан. — И мы будем защищать его вместе. Мы на одной стороне, Гил. Всегда были и всегда будем на одной стороне. Тебе не обязательно лезть на рожон, чтобы доказать, что ты не бросал Омагу на произвол судьбы. Достаточно того, что ты вернулся и помогаешь Фортинбрасу. Некрополи — опасное место, про Лабиринт и говорить не стоит. Если бы великаны знали, что ты собираешься войти в них, они бы поняли, что ты куда сильнее и храбрее, чем они говорят.
Гилберта такой расклад не устраивал: о Некрополях знали немногие, Лабиринт и вовсе считался легендой. До тех пор, пока о них станет известно, может пройти не один месяц — и это с учётом того, что сальваторы и их ракатаны, возможно, не сумеют пройти Лабиринт полностью. Никто не знал, что в нём скрывается, и никто не был готов к опасности, поджидающей там, по-настоящему.
У Гилберта не было столько времени. Он должен был доказать, что имеет право находиться в Омаге и править ей в том случае, если корона всё же выберет его.
Шерая верила, что он поступит правильно, и Гилберт не хотел её разочаровывать.
— Я не знаю, — повторил он совсем тихо, опустив плечи и голову. — Я ничего не понимаю.
Каждый раз, когда Гилберт признавался в слабости или в страхах, которые терзали его, он хотел удавить себя собственными руками. «Ты из рода Лайне, — шептал голос отца в его голове. — Лайне никогда не боятся». Гилберт же был огромным исключением из правил: постоянно боялся, пусть и не показывал этого. Когда во время суда Фортинбрас заявил, что желает жить в его особняке, Гилберт едва не умер от страха прямо на месте. И каждую ночь он просыпался из-за кошмаров, иногда и вовсе не спал. Он постоянно боялся, и все его страхи были связаны только с Фортинбрасом.
Он знал, что делать, несмотря на изгнание из рода и всеобщую ненависть. Он использовал магию и чары, чтобы добиться желаемого, и вознамерился найти врата в Некрополь, чтобы через него провести их в Лабиринт.
Всё, что Фортинбрас делал, он делал ради сигридцев, в том числе ради своей семьи. Ради Гилберта.
— Я не понимаю, — пробормотал Гилберт, изо всех сил пытаясь
