еле уговорил ее отложить воспитание на потом. С этим она согласилась, самой было интересно, что там такое привезли. Ну а потом, в этом я уверен, ей уже не до воспитательных процедур будет.
— Тут ткань, — Дарья, в очередной раз шмыгнув носом, по очереди ткнула пальцем в два мешка, в которые та была упакована.
— Это потом посмотрим, — торопливо я отложил мешки в сторону, а то весь остальной показ на этом и закончится.
Потом сами посмотрят, там половина им на обновки пойдет, пару отрезов всего на показ во Владивосток повезу.
— Тут барбус, — ткнула она пальцем в следующий мешок.
— Кхе, — не сдержал любопытства дед. — Это что за зверь такой?
Степан торопливо шагнул вперед, поднял мешок и развязал его горловину, демонстрируя его содержимое.
— Так это же картошка, — опознала ту бабушка. — Крупная какая.
Бросив взгляд на Машутку, егоза мелкая, которая «картошкой» не заинтересовалась, тишком к отложенным мной мешкам с тканью подбиралась.
Погрозив ей пальцем, на что та невинно так глазами хлоп-хлоп, я, сделав вид, что поверил, повернулся к бабушке:
— Это не совсем картошка, совсем другой вид растения, хоть на вкус и внешне плоды на нее очень похожи.
— Ну пусть будет барбус, — не стала спорить бабушка. — Что там дальше?
— Авчиха, — Дашка сама плетеный короб открыла, демонстрируя содержимое. — Здесь в мешочке уже сухая, а вот тут молочная, ее в первую очередь съесть надо, а то она долго не хранится, вянет.
— Бобы… не бобы, а авчиха, — сам себя поправил дед, бросив на меня насмешливый взгляд. — Я понял.
— В этом коробе, — Дашка открыла следующий, чем сразу Машку от ощупывания мешка с тканью отвлекла, — ягоды калпаны. Не помялись, — выдохнула она облегченно. — Для варенья нарвала.
Калпану они уже пробовали в прошлом году, но совсем немного, так как за детворой дауров не успеешь, чуть всю не обнесли, как распробовали. С трудом некоторое количество ягод на специи и на семена удалось сохранить. Так что сейчас бабушка с девчатами взялись за них и, если бы не насмешливое дедовое Кхе, на варенье ничего бы не осталось. А так, услышав его, бабушка быстренько по рукам сестрам надавала и короб закрыла, не обращая внимания на их нытье. С сожалением закрыла, надо сказать, но тут даже дед ничего ей не сказал, из чувства самосохранения, а то еще на голове у него этот короб бы оказался.
— Я там еще обезболивающего привезла, — вытерев руки тряпой, сказала Дашка бабушке. — В сумке у меня, потом отдам.
Чуть подобревшая бабушка кивнула ей, мол услышала, уже не пытаясь ее взглядом испепелить. Вот что значит вкусная сладкая ягода калпаны, успокаивающе на нее подействовала.
— Вот в этих двух мешках мука из думиса…
Степан, развязав горловину одного из них, показал содержимое.
— Желтая? — удивился дед, да и бабушка от него не отставала.
— Тут не цвет важен, а качество…
— Очень хорошая мука, — перебила меня Дашка, вот кто в полном восторге был, ведь она ее уже опробовала. — Хлеб мягкий-мягкий получается, а какой думхняный… ууу.
Закрыв глаза, она, как будто и сейчас запах свежеиспеченного хлеба чувствовала, полной грудью в себя его вдохнула.
— А что ж она каменная-то такая? — Бабушка заинтересованно вытянула кругляш из мешка и постучала по «скорлупе» пальцем.
— Ну это же не пшеничная и не ржаная мука, она из думиса, — в этот раз Дашка бабушке начала объяснять. — Он на вытянутую тыкву похож, здоровый такой, — как заправский рыбак, раскинула она руки в стороны, показывая его размеры. — Как спеет, его на сок давят и отстаиваться оставляют. Мука осадком выпадает и в соке этом начинает защитной коркой покрываться.
— Скорлупой она покрывается только в соке думиса, в других жидкостях мука себя, как и обычная ведет, — добавил я пару слов. — Размеры «головок» еще будем подбирать, тут как хозяйки решат. Ну а скорлупа, в ней она хранится лучше: не отсыреет, и никакой жучок в ней не заведется.
— Ага, — бабушка еще раз заинтересованно осмотрела приплюснутый кругляш муки, на сырную головку похожий, постучала по скорлупе пальцем, и вернула ее обратно в мешок. — И вот это все вы там выращиваете из тех семян…
Бабушка, шмыгнув носом, замялась, не решаясь вслух произнести то, что я колдовством занимался. Вино то я на их глазах преобразовывал, как и семена, но если вино сразу попробовать можно было, то что из семян получилось, только теперь вот увидели.
— Да, из тех семян, ради которых я кровь для их преобразования проливал, — подтвердил я, не совсем понимая, почему бабушка слезы лить начала.
А та, еще раз шмыгнув носом, шагнула ко мне и крепко-крепко обняла, чуть отстранила, расцеловала в щеки и снова прижала мое лицо к своей груди. Но прежде, чем она это сделала, я успел заметить, что и у деда вид вдруг стал расслаблено-умиротворенный.
И я вдруг понял, в каком напряжении, оказывается, дед с бабушкой все эти годы находились. Внук то их, как его «статуя непонятно чем наделила» сильно изменился. Все же заметили, как я ни старался под его поведение подстраиваться. Но они, не демонстрируя своего беспокойства и всеми силами помогая мне, оказывается этого «благословения» очень боялись. Кто знает, к чему бы оно в итоге привело, может какой нечистый ихнего Егорку проклял. Но благословение привело к тому, что я хлеб домой принес, а также другие продукты. И вот это их успокоило: не нечистый, добрая богиня их внука одарила. Ну а то, что кровь потребно было лить для «колдовства», так богиня же древняя, языческая, а те все такие были, пролитую в их честь кровушку полюбляли.
— Петр, — кивнул я растерянно улыбающемуся брату, все они сейчас в непонятках, что такое происходит. — Показывай.
С остальными подарками потом разберемся, не до них
