— Вы уверены, что ваша сестра в курсе всего того, что вы мне только что рассказали?
Она посмотрела на него не отвечая.
Чего ради продолжать? Ему хотелось бы поймать ее на противоречиях, обвинить в убийстве, но она не подставлялась и не уклонялась от ответов.
— Полагаю, — прошептал он, выпуская последнюю стрелу, — у вас никогда не возникало желания избавиться от мужа?
— Убив его?
Она явно делала разницу между «убить» и «госпитализировать». На его «да» она просто заявила:
— Если б мне пришла в голову мысль его убрать, я бы все тщательно продумала и сейчас не сидела бы здесь.
Опять верно. Если кто и способен совершить идеальное преступление, так именно эта женщина.
Нет, она не убивала Мартона! Раскурив по новой трубку и раздраженно поглядев на сидящую перед ним Жизель Мартон, Мегрэ тяжело встал и, с затекшим телом и отупевшим мозгом, направился к двери, ведущей в кабинет инспекторов.
— Соедините меня с домом семнадцать по авеню Шатийон. С консьержкой. Жанвье в домике во дворе. Пусть она позовет его к аппарату.
Он вернулся на свое место, и пока ждал, мадам Мартон припудривала лицо, как делала бы в театре во время антракта. Наконец зазвонил телефон.
— Жанвье? Мне бы хотелось, чтобы ты, не кладя трубку, вернулся во флигель и внимательно осмотрел поднос, который должен находиться на кухне… — Он повернулся к Жизель Мартон. — Поднос круглый, квадратный?
— Прямоугольный, деревянный.
— Прямоугольный деревянный поднос, достаточно большой, чтобы на нем уместились три чашки и три блюдца… Я хочу знать, есть ли на нем царапина или какой-либо другой знак, позволяющий понять, той или иной стороной ставят поднос. Понимаешь, что я хочу сказать?.. Секунду… Эксперты все еще там? Отлично!
Попроси их осмотреть флакон, стоящий в чулане для швабр. Там находится белый порошок. Пусть снимут с него отпечатки пальцев.
На второй вопрос Жанвье смог ответить сразу:
— Отпечатков нет. Они его уже осмотрели. Флакон вытерли влажной, немного сальной тряпкой. Очевидно, той, которой моют посуду.
— Из прокуратуры приезжали?
— Да. Следователь недоволен.
— Из-за того, что я его не дождался?
— В основном потому, что вы увезли обеих женщин.
— Скажи ему, что, когда он вернется к себе в кабинет, все уже, очевидно, закончится. Что за следователь?
— Комельо.
Он и Мегрэ не выносили друг друга.
— Скорей сходи осмотри поднос. Я остаюсь у аппарата.
Он услышал голос Жизель Мартон, на которую больше не обращал внимания:
— Если бы вы спросили меня, я бы вам сразу сказала. Есть знак. Он получился ненароком. Просто на одной из коротких сторон прямоугольника немного вздулся лак.
Действительно, через несколько секунд немного запыхавшийся от бега Жанвье сказал:
— В одном месте на лаке есть вздутие.
— Спасибо. Больше ничего?
— В кармане Мартона обнаружили смятую бумажку с фосфатом цинка.
— Знаю.
Мегрэ не был уверен, но знал, что бумажка окажется именно в кармане мертвеца, что ее найдут где-то в комнате.
Он положил трубку на рычаг.
— Когда вы увидели, что ваш муж направился на кухню, вы ведь догадались, что он собирается там делать, не так ли? Потому и поменяли местами чашки?
— Я их меняла всякий раз, когда предоставлялась возможность.
— Ему тоже случалось менять их?
— Совершенно верно. Вот только вчера вечером ему это сделать не удалось, потому что я не сводила с подноса глаз.
На бульваре Ришар-Ленуар тоже был поднос, не деревянный, а серебряный — свадебный подарок. Чашки Мегрэ и его жены были совершенно одинаковыми, не считая едва заметной трещинки на той, из которой пил комиссар. Но они никогда их не путали. Когда мадам Мегрэ ставила поднос на столик возле кресла мужа, тот был уверен, что та чашка, что ближе, — его.
Он снова встал. Мадам Мартон следила за ним с любопытством, но без тревоги.
— Вы можете зайти на секунду, Люка? Найдите свободный кабинет, все равно какой, и перейдите туда с ней. Оставайтесь там, пока я вас не вызову. Да, и заодно скажите, чтобы привели ее сестру.
Мадам Мартон последовала за инспектором, не задав комиссару ни одного вопроса. А тот, оставшись один, открыл шкаф, извлек оттуда бутылку коньяку, которую держал не столько для себя, сколько для некоторых клиентов, которые в этом нуждались, и налил себе янтарной жидкости в стакан для воды.
Когда в дверь постучали, он закрыл шкаф и едва успел вытереть губы.
— Входите!
В кабинет ввели Дженни, лицо которой было смертельно бледным, припухшим, с красными пятнами, какие остаются, если человек плакал.
— Присаживайтесь.
Стул, который совсем недавно занимала ее сестра, был еще теплым. Дженни посмотрела по сторонам, обескураженная тем, что оказалась наедине с комиссаром.
Он остался на ногах и ходил взад-вперед, не зная, как взяться за дело. Наконец, встав перед ней, произнес:
— Какого адвоката вы выбираете?
Дженни резко подняла голову, ее влажные глаза расширились. Губы зашевелились, но заговорить она не смогла.
— Я предпочитаю допросить вас в присутствии вашего адвоката, чтобы у вас не создалось впечатления, будто использую запрещенные приемы.
Наконец ей удалось пробормотать:
— Я не знаю ни одного адвоката.
По ее щекам катились слезы.
Комиссар взял с полки книжного шкафа справочник коллегии адвокатов и протянул ей:
— Выберите из этого списка.
Она покачала головой:
— Зачем?
Он предпочел бы, чтобы на этом месте сидела та, другая!
— Вы признаете?..
Она кивнула, нашла в сумочке платок, высморкалась без всякого кокетства, и ее нос еще больше покраснел.
— Вы признаете, что имели намерение отравить сестру?
И тут она разрыдалась:
— Я ничего уже не знаю… Не мучайте меня… Скорей бы уж все это закончилось…
Она даже не думала о том, чтобы скрыть свое мокрое лицо.
— Вы любили своего зятя?
— Не знаю. Я уже не знаю. Полагаю, да… Сделайте так, чтобы все это прошло быстро, комиссар!.. Я больше не могу… — взмолилась Дженни.
Казалось, комиссар был застигнут врасплох признанием молодой женщины. Проходя мимо, он даже несколько раз касался рукой ее плеча, как будто понимая, что она нуждается в человеческом прикосновении.
