в скалу специальные крючья, цепляется веревкой, оборудует подобие гамака или кокона, и — отдыхает, набирается сил для продолжения подъёма.
А я не на скалах, не на ветру, не на морозе. Я в фирменном поезде «Полонез», в вагоне первого класса, в двухместном купе. Все условия для отдыха, мечта! И я этим пользуюсь.
Даже присутствие второго пассажира не в силах помешать моему отдыху.
Второй пассажир, это, понятно, Женя Иванов. Кто же ещё?
Утро принесло новые вести. Вчерашняя запись признана годной, перезаписываться не нужно. Это хорошо. Авиасообщение с Советским Союзом будет восстановлено в ближайшее время, но не сегодня. Это кому как. Женя волнуется: не вышло бы чего из нашего проживания. Даже предложил переселиться к нему — мол, в тесноте, да не в обиде, зато дешевле-то, дешевле! — подразумевая, что мне платить за номер шестьдесят восемь злотых будет одно удовольствие, поскольку мои апартаменты обходятся несравненно дороже, да не в злотых, а в западногерманских марках.
Насчет «не в обиде» — это не факт. Проведённое в 1956 году исследование показало, что преступность среди рабочих крупных предприятий, живущих в общежитиях, значительно выше преступности рабочих крупных предприятий, живущих в собственных квартирах. Очень значительно. В открытую публикацию работа не пошла, как можно, ведь общежитие — это прообраз коммуны, но для служебного пользования довели. Впрочем, открытием это не было, общежития, ночлежки и прочие места скопления в тесноте издревле славились жестокими нравами.
Но сейчас речь шла о другом.
Действительно, что мне делать в апартаментах? Кого или чего ждать?
И я позвонил в оргкомитет турнира. Турнир завершён, но оргкомитет ещё действует. Готовит отчёты перед вышестоящим начальством.
И, приняв во внимание отсутствие авиасообщения, нам тут же поменяли билеты с самолета на поезд. Волшебное слово «Ярузельский» открывает любые двери? Возможно.
Мы быстро-быстро собрались, быстро-быстро отправились на вокзал, быстро-быстро сели в вагон и стали ждать отправления! А курицу не купили, да.
Вещей у Жени оказалось немало, отоварился он в Польше изрядно. Большая матерчатая сумка, плотно набитая всякими товарами.
— Жена просила, — сказал он, оправдываясь.
А я и не спрашивал. Понятно, жена. Что-то оставит себе, а большую часть распродаст среди подруг, знакомых подруг, и тому подобное. Всем деньги нужны, а не только победителям турниров.
И да, не такие уж скромные командировочные были у Жени, раз сумел столько всякого накупить.
— Я на рынке покупал. На барахолке. Товарищи подсказали. Там куда дешевле, чем в магазинах, — опять начал оправдываться Женя.
На барахолке, так на барахолке. Малая Арнаутская есть и в Варшаве.
Устроились.
Тронулись.
И помчались!
Нет, не сказать, чтобы очень уж быстро. Обычная скорость, ничего сверхъестественного, но после вынужденной задержки представлялось, будто Родина притягивает нас огромным магнитом. Как Железная Звезда в «Туманности Андромеды».
Я расположился на нижней полке, Жене досталась верхняя. Тут вертикальное расположение мест. Не так удобно, как в наших спальных вагонах, но зато чуть больше пространства в купе для движения.
Ладно. Не во Владивосток же едем, не в Пекин. Завтра должны быть в Москве.
У окна поставил радиоприемник, настроенный на Варшаву, звук сделал слабеньким, едва-едва. Взял «Пана Володыёвского», и стал читать.
Историю делают не императоры, не полководцы, и даже не историки.
Историю делают писатели.
Что там написано в школьных учебниках, к примеру, о Франции? Если и читали когда-то, то прочно забыли. Зато помнят мушкетеров, королеву Марго и прочих героев Дюма. Голубые плащи с лилиями, звон шпаг, «Гримо, захвати дюжину анжуйского, мы идём на бастион!» и так далее.
То ж и Англия: Квентин Дорвард, Айвенго, Шерлок Холмс и сэр Генри, доктор Ливси и Билли Бонс, йо-хо-хо, и бутылка рома!
Америка? Чингачгук, Следопыт, Всадник Без Головы, Том Сойер и Гек Финн, а что там в учебниках, никому не интересно.
Вот и пан Володыёвский по-своему рассказывает историю Речи Посполитой. Историю Речи Посполитой мы в школе вовсе не учили, так, упоминали самым краешком. Теперь узнаю больше.
А вот в нашей истории прошлых веков героев мало. В двадцатом веке есть, тут и герои гражданской войны, и Великой Отечественной, а вот девятнадцатый, а пуще глубже — как-то в безвестности всё. Не сказать, чтобы вовсе нет героев, есть — Тарас Бульба, князь Серебряный, Юрий Милославский, и Дубровский с Петрушей Гринёвым, но — маловато будет. Маловато! И если Петра Первого ещё знают, благодаря кудрям и кошачьим усикам, то вся остальная Россия — во тьме. Были цари, были, но какие, когда, зачем? Где-то пешим ходом двигается человек из Вологды в Керчь, то ли комедиант, то ли будущее светило науки, но сам по себе идёт, без истории. А истории никакой нет, а что есть — чушь, дичь, туман и мелочь. Не с кого брать мальчишкам пример, да и девчонкам тоже.
Разве что с товарища Дзержинского. Да только он давно памятник, товарищ Дзержинский. Стоит, с места не сходит, и в правой руке смятая конфедератка. Или не конфедератка, не разобрать.
На третьей странице «Пана Володыёвского» стало клонить в сон. Я не противился, отнюдь, на то и спальные вагоны, чтобы спать. Смирно положил книгу на грудь и смежил вежды, однако перед усталым взором бесперечь виделись то домики вдалеке, то станционные строения красного кирпича, то водокачки, почерневшие от паровозных дымов, то селяне, простиравшие к составу руки, то ли благословляя, то ли проклиная и поезд, и всех, в нём находящихся…
А потом и эти видения исчезли в мягкой уютной тьме, окутавшей меня, как периной.
— Вставайте, товарищ капитан, пора! — трясли меня за плечо.
Я недовольно заворочался: что за бесцеремонность?
— Товарищ капитан, вы приказали разбудить вас через час! Время, товарищ капитан!
Уже капитан? Или я в Ливии?
Я сел, и лишь потом открыл глаза.
Передо мной стоял Ващенко, ефрейтор, он же санитар. С кружкой в руке.
— Чай?
— Как вы любите, без сахара и без заварки!
Ну да, ну да. Чай кончился неделю
