В тот вечер я принес в палату Наны музыку — записи той поры, когда она ходила по клубам с моим дедушкой и друзьями: Бейсик, Сара Воэн, Лена Хорн, сэр Дьюк и великий мистер Эллингтон.
Когда мы сидели у нее, эти записи звучали на ноутбуке Бри.
Джазовые певцы были не единственными знакомыми голосами в палате. Я привел с собой Дженни и Али. В этот вечер сёстры впервые впустили Али в палату. Сидя возле кровати Наны, он держался спокойно и почтительно. Славный маленький мальчик.
— Это зачем, пап? — спросил он меня совсем детским голосом. Он говорил так, когда нервничал и в чем-то сомневался.
— Это сердечный монитор. Видишь линии? Они показывают, как бьется сердце Наны. Сейчас оно бьется ровно.
— Через нее Нану кормят, пока она в коме.
— Я хочу, чтобы Нана скорее вернулась домой. Хочу этого больше всего на свете и целыми днями молюсь за Нану.
— Скажи ей об этом сам, Али. Нана же здесь. Не стесняйся.
— Наверное. — Я положил его руку на руку Наны, а свою сверху.
— Привет, Нана! — воскликнул Али так громко, будто Нана была глухая.
— Громковато, приятель, — заметила Бри. — Зато с энтузиазмом. Уверена, Нана услышала тебя.
ГЛАВА 72
Дженни вела себя более сдержанно. Она неловко двигалась по палате, будто не зная, где остановиться. В основном маячила у двери, пока я не позвал ее.
— Иди сюда, Дженель. Я покажу тебе и Али кое-что интересное.
Али вцепился в мою руку, а Дженни подошла и заглянула через плечо. Теснота у кровати была мне по душе: семья сплотилась, готовая ко всему, что может случиться.
Я достал из бумажника фотографию. Это ее я нашел в квартире Каролин и теперь всегда носил с собой.
— Смотрите, это Нана — мама, ваш дядя Блейк и я. Давно, в 1976 году.
— Папа! Ты такой смешной! — Дженни показала на красно-бело-синюю шляпу, надетую на мою африканскую прическу в стиле семидесятых. — Что это на тебе такое?
— Это называется канотье. Было двухсотлетие Америки, и в тот день около миллиона людей надели такие шляпы. Но далеко не все веселились.
— Ой, как жаль! — Дженни смутилась, чувствуя жалость к своему бедному простодушному отцу.
— Так или иначе, — продолжил я, — примерно через пять минут после того, как сделали этот снимок, мимо нас в парадном строю проплыл индейский поплавок, такая большая платформа. С него кидали в толпу небольшие мячи, и мы с Блейком едва с ума не сошли, так старались поймать хоть один. Мы бежали за ними несколько кварталов, даже не подумав о бедной Нане. Ты знаешь, что случилось потом?
Я рассказывал детям, но также и Нане, как мы сидели за кухонным столом, а она стояла у плиты и слушала. Я и сейчас представлял себе, как она стоит там, помешивая что-то вкусное и делая вид, будто ничего не слышит, а тем временем обдумывая, как бы посмеяться надо мной.
— Нана искала нас несколько часов, и уж поверь, когда нашла, нам досталось как следует.
— Она сильно разозлилась? Расскажи! — попросил Али.
— Помнишь, как она рассорилась с нами и на время уехала?
— Ага.
— Ну так еще злее. А помнишь, как некий мальчик, — я ткнул Али в бок, — съехал на пылесосе по лестнице и поцарапал дерево?
Подыгрывая мне, Али открыл рот от изумления.
— Рассердилась сильнее, чем тогда?
— Раз в десять, малыш.
— Так что же произошло, папа? — вступила в разговор Дженни.
Если честно, то Нана для начала дала нам обоим по физиономиям, затем обняла и по дороге домой купила по красно-бело-синей сахарной вате, огромной, как наши прически. Она придерживалась традиций старой школы, во всяком случае, в те времена. Но я не осуждаю ее за взбучку. Порка в те дни была делом обычным. Суровая школа, но со мной это срабатывало.
Я взял руку Наны и посмотрел на нее, такую хрупкую и неподвижную. Она как будто караулила место той женщины, которую я любил так сильно и знал так долго, что даже не помнил, с каких пор.
— Ты сделала все, чтобы нам уже и в голову не пришло еще раз убежать, верно, Регина?
Еще две секунды назад я шутил. Теперь меня охватили такие эмоции, какие скорее всего владели Наной в тот день на параде до того, как она нашла меня и Блейка живыми и невредимыми.
