и пуританской формулировке Тагора проблемы отвращения и сексуальности остаются завуалированными. Нам нужно приоткрыть завесу, изучая причины телесного отвращения и стыда, которые постоянно угрожают созданием социальных иерархий. Опять-таки мы увидим, что изучение эмоций животных (не-людей) – крайне важно, поскольку оно покажет нам разницу между нами и другими альтруистическими существами и выявит источники дурных наклонностей, характерных исключительно для людей.
Получается, что изучение различия между людьми и животными выполняет двоякую роль: с одной стороны, оно помогает нам понять структуру, пределы, а также возможности альтуризма, с другой – выявляет источники особых моральных трудностей, свойственных человеку. В седьмой главе представлено более обширное и подробное описание психологии человека, которое прояснит хорошо известное понятие «радикального зла» (злые склонности, предваряющие любые отдельные общества) и поможет нам понять, какие ресурсы человеческой психологии способны преодолеть его. Концепции «заботы» и «игры» Дональда Винникотта помогут нам установить связь между альтруизмом и воображением, подробно иллюстрируя нам, как Керубино и баулы отвечают привлекательной психологической норме.
К концу этой части образ Керубино обретет еще бóльшую полноту и реальность – мы сделаем его еще более противоречивым и «слишком человеческим», способным быть изначально нарциссичным и великодушным, исключать других людей ввиду отвращения и радоваться взаимности. Мы покажем, как правдоподобная теория развития ребенка может усилить некоторые из этих склонностей и препятствовать другим. Между тем описание целей в пятой главе предоставит Керубино политический приют: структуру законов и институтов в либеральном обществе, стремящемся как к свободе, так и к человеческому развитию.
ГЛАВА 5. ОБЩЕСТВО НА ПУТИ К СПРАВЕДЛИВОСТИ
РАВЕНСТВО, ИНКЛЮЗИВНОСТЬ, РАСПРЕДЕЛЕНИЕ
Не приглашай к себе в дом сновидца,
Идущего по твоей тропе
В ночи.
Его слова – слова чужбины,
И чужда мелодия,
Которую он играет на своей однострунной лютне.
Нет нужды расстилать ему постель;
Он уйдет до рассвета.
Ибо в праздник свободы
Его попросили спеть
Хвалу новорожденному свету.
Р. Тагор[153]
I. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ НАБРОСКИ ЦЕЛИ
Прежде чем мы начнем создавать современную конструктивную версию проекта Моцарта – Милля – Тагора, нам необходимо наметить конечную точку, куда мы направляемся. Каждый политический идеал поддерживается теми или иными характерными эмоциями. Монархии долгое время полагались на культивирование детской эмоции зависимости, поощряя подданных надеяться на короля как на квазибожественного отца. Фашистские государства (будь то нацистская Германия или квазифашистские силы индуистских правых в современной Индии) порождают и опираются на объединяющую гордость и поклонение героям, страх перед инакомыслием несогласных и ненависть к группам, которых изображают как низших или субверсивных. Консерваторы, очень далекие от идеологии фашизма, также подчеркивают ценность эмоций солидарности: например, лорд Дэвлин призывал законодателей считаться с отвращением и возмущением обычных граждан, даже когда меньшинства рисковали потерять пространство с трудом завоеванной свободы. Ссылаясь на борьбу против стран «оси» и их союзников, которая произошла незадолго до этого, Дэвлин утверждал, что такие эмоции сплачивают общество и дают возможность победить врагов[154].
Даже у самого минимально либертарианского государства есть своя культура эмоций. Иногда либертарианцы утверждают, что преимущество их идеала в том, что им нет необходимости полагаться на сочувствие. Они могут использовать человеческую природу такой, какая она есть, полагаясь на жадность, страх (по Гоббсу) и ограниченное сочувствие, чтобы привести в движение механизм конкуренции. Либералы же, напротив, как они утверждают, хотят сами вовлечься в инвазивные и неопределенные проекты улучшения. Однако в этом ключе различий между либертарианцами и либералами меньше, чем может показаться на первый взгляд. Даже либертарианцы выступают против насилия и мошенничества, а потому им необходимо держать под контролем такие эмоции, как гнев и страх, чтобы обеспечить стабильность и законопослушное поведение, а не поведение, которое по их (гоббсовскому) мнению, мы должны ожидать в «естественном состоянии». К тому же либертарианцы могут столкнуться с еще большей проблемой стабильности. Поскольку они не пытаются обуздать нарциссические эмоции (например, зависть, стыд или отвращение), они могут сделать нестабильным даже свое минимальное государство. Конкурентное стремление к наживе и желание возвыситься над другими может вызвать беспорядок даже в государстве такого типа, в результате чего оно выродится в беззаконную племенную вражду. Поэтому им придется хотя бы задуматься над тем, не нужна ли им более широкая программа эмоционального убеждения, направленная на устранение этих дестабилизирующих сил.
Более того, сторонники либертарианского типа государственности предполагают, что их утверждения о «человеческой природе» справедливы независимо от культуры. Занимая эту позицию, они утверждают, что могут обойтись более простой и менее навязчивой стратегией, чем та, которую предлагают либералы. И все же история показывает, что способность людей к выражению сочувствия сильно варьируется в зависимости от культуры, в которой они живут, равно как и их желание превзойти других по рангу и статусу или доминировать над другими расовыми или этническими группами. Мы, конечно, не должны считать, что форма, которую эмоции принимают в корпоративной культуре США, раскрывает универсальную и вечную истину о положении вещей.
Однако вызовы либертарианства несут в себе важные уроки для нашего проекта: мы должны иметь в виду психологию человека (насколько она доступна для понимания) и не должны требовать от людей того, чего они не могут дать или могут, но с большим усилием. «Женитьба Фигаро» – крайне полезное пособие, напоминающее нам о том, что людей нужно принимать такими, какие они есть, а не участвовать в нереалистичных проектах, которые в конце концов заставят нас ненавидеть реальную человеческую природу.
И все же мы не должны стремиться к политической культуре, которая просто принимает людей такими, какие они есть, вместо того чтобы попытаться сделать мир лучше и справедливее. Мир – в том виде, в каком он существует – прекрасен, но в то же время хаотичен, и большая часть страданий в нем может быть облегчена более разумным использованием нашего времени в этом мире. Творческий подход к чему-то лучшему характерен для большинства обществ, стремящихся быть достойными и справедливыми, и для этого стремления необходимо иметь четкое видение своей цели. Найти баланс между устремлением к лучшему и принятием существующего – одна из самых сложных и щекотливых задач в жизни как политической, так и личной. Такой баланс не должен подавлять страстное желание справедливости. Любое реалистичное изображение человека, как постоянно подчеркивает Тагор, включает в себя «излишек», то есть творческое видение отдаленной перспективы, что отличает людей от других живых существ. Он пишет: «Если человек не в состоянии представить образ своего идеального „я“, своего идеального окружения, которое он призван реализовать, – это оскорбление его человечности»[155]. Если политическая культура нации одомашнена и комфортна, считает он, то ее люди теряют свою полноценную человечность.
В каждой стране есть свои очаги конформизма и удовлетворенности, но в то же время есть искание, «праздник свободы», к которому стремится воображение. Итак: куда держит путь наш воображаемый странник, какие песни он поет по дороге? Мы имеем в виду не хорошо организованное общество Ролза, но, напротив, нации, стремящиеся к справедливости, имеющие определенные цели и устремления. Некоторые из этих целей будут текущими обязанностями, которые уже получили форму конституционных прав или других юридических полномочий. Другие (например, искоренение расизма) могут быть более расплывчатыми устремлениями в духе конституционных принципов.
Любое подробное описание целей страны и основных обязанностей должно быть историческим и контекстуальным, о чем речь пойдет в третьей главе. Тем не менее в общих чертах нам есть что сказать о характерных чертах семейства политических идеалов, которые отныне будут в центре нашего внимания. В своей последней работе Дж. Ролз подчеркнул, что его собственная концепция справедливости относится к группе либеральных политических концепций, принципы распределения которых, хотя и схожи в общих чертах, имеют некоторые различия. Моя задача в этой главе – изложить общие черты такого семейства политических концепций, в которую войдет
