бежит. Город словно становился все дальше: ни голосов, ни конок, ни даже дымного запаха из труб.
Вдруг невдалеке послышался хриплый басовитый лай. Дана замедлила шаг и присмотрелась, но темнота успела окружить со всех сторон, и только теперь девушка осознала ужас своего положения. Совсем рядом вспыхнули собачьи глаза, налитые яростью и жаждой крови, а в следующий миг три крупных бродячих пса обступили ее.
Дана невольно вскрикнула и попятилась, но они неторопливо крались к ней, чуя, как страх вытягивает из добычи остаток сил. Еще шаг — и осела на колени, скованные накатившей слабостью. Она прикрыла глаза, будто надеясь, что кошмар сам собой развеется, обвила себя руками. Затем до нее донеслись быстрые шаги, собаки вновь залились яростным лаем и Дана решилась открыть глаза.
Рикхард появился стремительно, словно из-под земли, опустился на корточки и взглянул на собак горящими в темноте фиолетово-синими глазами. Они невольно отпрянули, затем вновь попытались атаковать Дану, но оборотень заслонил ее и тихо, по-звериному рыкнул, отгоняя озлобленных хищников от своей добычи. Почуяв более грозного и матерого зверя, собаки стали отступать и, не сводя глаз с Рикхарда и девушки, тревожно принюхиваясь, наконец скрылись за деревьями в ближайшем перелеске.
Только теперь Дана выдохнула и напряжение излилось со слезами. Рикхард чуть выждал и привлек ее к себе, безмолвно погладил по растрепавшимся волосам. Придя в себя, она заметила, что он босой и без сюртука, в одной белой сорочке, порванной на плече, — видимо, напоролся где-то на ветку. Впрочем, ее платье тоже изрядно пострадало, а ступни ныли от усталости так, будто к ним привязали пудовые гири.
— Спасибо, — шепнула она, прижимаясь к его теплой груди. Но в следующий миг шок отпустил Дану и она вспомнила все, что было в лесопарке перед ее побегом. Страх сменился гневом, она резко отстранилась и взглянула на парня совсем как на чужого.
— А теперь говори всю правду, — прошипела Дана, выставив руки вперед как щит.
Лесовик нахмурился. Его глаза обрели более привычный оттенок, глядели осмысленно, но как-то отчужденно и сурово, и девушка вновь испугалась.
— Дана, так не разговаривают с нечистой силой, — произнес он. — Нам предписано уважать вас, но не бояться! И то подобное уважение очень легко потерять. Ты сейчас ждешь от меня того ответа, который примет твое мировоззрение юной девочки, застрявшее между ведовством и мещанскими догмами. А настоящая правда куда шире, и ты, в свои годы и с крохотным опытом, ни в коей мере не можешь меня судить.
— Хорошо, прости, — промолвила Дана растерянно. — Но ты ведь понял, какую правду я сейчас имела в виду…
— Да, понял, — вздохнул Рикхард. — И знаю, что скрывать ее было очень дурно. Просто запомни мои слова на будущее, если хочешь стать настоящей ведьмой. И давай вернемся в гостиницу, пока нами не заинтересовались другие голодные звери.
Дана беспомощно кивнула, взялась за его протянутую руку и пошла вперед, уставившись в серую подзолистую землю.
Глава 12
В тот вечер, когда Дана поправилась и отдыхала от черной напасти, Рикхард долго раздумывал над ее рассказом. Он давно знал, что ульника способна нагонять меланхолию и упадок сил, а в выверенной дозе превращалась в тихое и безжалостное оружие. Но ведь подруга Любы не пила никаких сонных зелий — это Рикхард знал точно, однако сам видел, как тяжело девочка уходила. И пытался спасти ее заговорами, которым когда-то учил лесовика старый колдун. Парень хорошо помнил всю эту науку, но видимо, для исцеления нужна была человеческая душа. Этот ингредиент он мог добыть, только украв у другого, здорового человека, но от этой мысли становилось тесно и тошно в груди. И в такие моменты больше всего жалел, что колдун так воспитал его, нелюдя, органически неспособного на подобный вклад.
Но сейчас больше волновали другие вопросы — как зародилась эпидемия, кто умрет в следующий раз и почему силы мироздания открыли Дане эту тайну? Вероятно, ее дар куда мощнее, чем она может вообразить, а уж тем более ее бывшая наставница.
Дождавшись, пока все уснут, Рикхард спустился во двор, спрятал одежду в укромном месте, обратился в рысь и вновь метнулся к лесопарку. Не медля, он сразу направился туда, где пролегали трещины, невидимые человеческому глазу. Но лесовики всегда их чуяли, словно гнойные раны на живой плоти. Воспаление и боль можно было пригасить, однако недуг поражал лес все глубже, и Рикхард с ужасом думал, какую яму люди сами себе вырыли. А заодно потянут в нее и все живое…
Ростки ульники в самом деле основательно поредели — звериное чутье заметило то, что упускала человечья ипостась лесовика. Бедствие уже подступало и к людскому порогу, и к лесу, и последнее, разумеется, тревожило Рикхарда больше всего. Его вотчине и так крепко досталось за последние десятилетия: люди пробивали в ней дороги, мяли землю колесами телег, рубили деревья и не думали отблагодарить природу, проявить уважение к ее дарам. Просто брали как свое, валяющееся под ногами, вели себя как разбойники в чужом семейном очаге. Возводя новые дома на месте лесных опушек, хозяева даже не пытались подружиться с хранителями леса, дать им хоть толику покоя, тихой охоты и спокойного сна. Большего никто и не просил в обмен на огромную службу, назначенную свыше.
Но при воспоминании о Дане гнев невольно замирал — приходилось признать, что девушка волнует его не только как источник энергии и ключ к разгадке. Его мучила мысль, что она может пострадать, угодив между этими жерновами — черной магией, людскими интригами и силами природы, которые сосредоточены лишь на выживании. Рикхард давно не испытывал таких чувств, однако не привык забывать о делах и сейчас не намеревался этого делать. Поэтому еще немного подышал родным воздухом, сохранившим магические свойства, и отправился в исходное укрытие.
Там Рикхард вернулся в человечий облик, быстро натянул рубаху и штаны, но не стал заглядывать в гостиницу, благо сон Даны под целебным воздействием длился долго. Его путь лежал в город, к одному из самых нарядных зданий в центре, высившихся узорными величественными громадами. Тем не менее в нем, как и в простых домишках, горело лишь одно окошко, и к нему-то и направился оборотень.
Статная белокожая женщина сидела перед зеркалом и при свете свечей всматривалась в точеные черты лица, по-девичьи тонкие, но несущие странную печать увядания. Она откинула назад желтые пряди волос, зачерпнула из склянки какую-то прозрачную смесь, пахнущую сосной, смазала ею щеки, шею, ложбинку меж грудей, наполовину скрытых
