ещё несколько скляночек поменьше. «Ничего», – думал он, – «Гней поделится на обратном пути, ежели чего». Подготовленные свёртки он сунул под матрас, чтоб музыканты точно ничего не увидели.
Хозяева пришли домой уже за полночь, весёлые и подвыпившие. Заметив спящего гостя, с громкого смеха они перешли на шёпот и хихиканье, но сидели ещё долго. Гусляр пыталась было его растормошить, но в итоге потеряла на то всякую надежду и легла на своё обычное место.
Едва за окном забрезжил рассвет, в подвале началась громкаяпредпраздничная суета. Анна искала нарядную одежду, Исидор проклинал вчерашний разгульный вечер и тихонько кряхтел от усталости и недосыпу, а Розмари сразу после подъёма принялась раз за разом репетировать сложные мелодии. Поняв, что подремать больше не удастся, Фауст сел на матрасе и сонно потёр глаза. От его попыток помочь отмахнулись, дав понять, что может делать, что хочет. Только гусляр велела посидеть рядом и проверить, как она будет играть; однако не отрепетированные песни получались у неё из рук вон плохо, и она со злости прогнала мастера, густо покраснев из-за своей неудачи. Убедившись, что матрас надёжно закрывает свёрток со свечами, Фауст отправился на улицу. Вот только снаружи беготни было ещё больше: если вчера рабочий народ просто спешил по своим делам, то сегодняшний первый день ярмарки вытащил на улицу, кажется, всех жителей Ивкальга. Открыв дверь подвала, мастер разом окунулся в летнюю душную жару и гвалт голосов и шума всех мастей. По дороге на рынок было не протолкнуться: народом забиты были даже обочины. Восторженно глазея по сторонам, Фауст влился в человеческий поток и, повинуясь общему движению, двинулся на рынок. Увы, знакомого шатра он так и не увидел. Настроение было безнадёжно испорчено: ему так хотелось, чтобы мастера всё-таки успели на базар и концерты, но, похоже, придётся нынче выступать одному. У него, конечно, была ещё слабая надежда на то, что к вечеру ребята могут подъехать, но он понимал, что это просто попытка сторговаться с реальностью.
Концерты на рынке уже начались. На деревянной сцене выступали богато одетые певцы и акробаты, а на участке с краю, где почти не было зрителей, какой-то толстяк жонглировал бутылками под звуки тамбурина от мелкой девчушки поодаль – дочки, наверное. Шатры, стоящие вокруг сцен, превратились в торговые лавки. В них было совершенным образом всё, что можно было представить: от кружевных сорочек до резных деревянных стульев, от новеньких мотыг и лопат до точнейших ювелирных весов. Были товары южных соседей (увидев фрахейские масла, Фауст тотчас вспомнил про караван в Минивке и поспешил скрыться с глаз торговцев), лавки с медовыми сладостями и цветочными винами. В нескольких шатрах были редкие северные богатства из далёкого города Хортема: сухие ягоды, резные кости моржей и лосей, вышитые бисером меховые шапки и перчатки. Но в основном, конечно, здесь стояли здешние пекари, мясники и кузнецы. Улицы для порядка патрулировали военные: на каждом пролёте обязательно стояли караульные, а иногда встречались и армейские командиры, восседающие на упитанных красавцах-конях, недовольно бьющих копытами и всхрапывающих в ответ на особо сильный шум.
К обеду Фауст успел обойти только одну сторону ярмарки: он задерживался около каждого шатра и беззастенчиво пялился на столы с товаром, потому на каждую лавку уходило очень много времени. Торопиться было некуда: ему-то выступать надо уже после заката, чтобы яркие цветные огоньки смотрелись особенно зрелищно. Когда он разглядывал розовую пастилу из Кеофии и раздумывал, а не прикупить ли ему кусочек, в бок его ткнули тонким девичьим пальцем.
– Я искала тебя по всей площади, – немного возмущённо сообщила Розмари. – Мы скоро будем выступать, пойдёшь послушать?
– Что? А, да, конечно, – Фауст с сожалением проводил взглядом цветочные сласти и последовал за девицей. – Утренние твои мелодии там тоже будут?
Она насупилась.
– Я всё отрепетировала, хватит надо мной смеяться. Пошли, я хочу закончить с этим всем поскорей и тоже пойти гулять, – она взяла его за руку и потащила за собой. Что ж вокруг только одни злюки, с долей восторга подумал Фауст, спеша за ней. Что Корнелия ворчунья, что эта Розмари.
– Слушай… – внезапно сообразил он, – а нельзя ли тебя будет попросить сыграть на моём выступлении? Мы обычно подыгрываем на лютне и тамбурине, – расстроенно добавил он, – но мои ребята так и не доехали. А без музыки будет скучнее. Я, – спохватился он, – заплачу, конечно.
– Не надо платить, – буркнула девушка, чуть покраснев, – я так.
Музыкальный концерт, и правда, прошёл отлично. Народу было не в пример больше, чем у того толстяка с бутылками: похоже, троицу люди действительно очень любили. Зрители подпевали печальным песням, а на бодрых и весёлых вставали плясать прямо на сцене. Фауст, так и не узнавших здешних танцев, скромно сидел на лавке и любовался гуляньем; Розмари, не отрываясь от своих гуслей, то и дело бросала на него смущённые взгляды и чуть улыбалась.
– Ну, как тебе? – когда кончилась последняя песня, девушка села рядом, весёлая и раскрасневшаяся. – Вроде получше, чем с утра было, а? – усмехнулась она.
– Да, вы молодцы, – отозвался мастер. – Даже жаль, что вчера с вами не пошёл.
– Мы каждый день ярмарки будем играть, – похвасталась Розмари. – А ты, – она снова ткнула его пальцем, попав на этот раз прямо в синяк под рёбрами. Фауст тихо охнул от боли, – ты обещал остаться, помнишь? Так что будешь приходить на каждое выступление, пока наконец танцевать тоже не начнёшь. Я буду следить, – пригрозила она. Парень чуть вздохнул и поднял руки в капитуляции перед девичьим напором.
– Всё как пожелаешь, – пробормотал он, улыбнувшись.
– Пойдём, – она надела на плечи ремень гуслей и схватила его за руку. – Если хочешь выступить на закате, тебе стоит уже сходить за своими вещами и встать в очередь. Иначе к ночи места не дадут.
Переодеваться по своей традиции в выходное шёлковое платье Фауст не стал. Пусть уж лучше зрители и правда верят, что он шибко образованный мукомол из соседней деревни. Забрав вещи, он поднялся из прохладного подвала наверх и снова огорчился глупой моде Флооса на шерсть и плотную ткань. По летней жаре ходить в их одеждах было совершенно невыносимо. Одна надежда на то, что к ночи станет хоть немного прохладней.
– Мне будет нужно немного подготовить сцену, – сказал он девице, когда
