Принц понял, что драгунов уже не остановить; они ринулись на безоружную толпу, и душераздирающие вопли женщин и детей понеслись к небесам, взывая к Господнему возмездию.
Страшная трагедия свершилась под покровом ночи. Жертвы обезумели от боли, солдаты – от ярости.
Народ, находившийся на террасах, попытался защищаться; в драгунов полетели стулья. Принц де Ламбеск, получив удар по голове, взмахнул саблей, ничуть не тревожась о том, что обрушивает ее на невинного, и семидесятилетний старец свалился к его ногам.
Бийо увидел это и испустил вопль.
Не медля ни секунды, фермер вскинул карабин к плечу, огненная нить прошила тьму, и, если бы по воле случая лошадь принца в этот самый миг не встала на дыбы, он расстался бы с жизнью.
Пуля вонзилась в шею лошади, и та рухнула на землю.
Все кругом решили, что принц убит. Тогда драгуны ринулись в сад, стреляя в спину убегающим.
Но те рассеялись по просторному саду и укрылись за деревьями.
Бийо хладнокровно перезарядил карабин.
– Клянусь честью, Питу! Ты был прав, – сказал он. – Я думаю, мы подоспели вовремя.
– Кажется, я держусь молодцом, – сказал Питу, прицеливаясь в самого толстого из драгунов и спуская курок. – Сдается мне, это не так трудно, как я думал.
– Да, – сказал Бийо, – но бесполезное молодечество – еще не храбрость. Ступай за мной, Питу, и постарайся, чтобы сабля не путалась у тебя в ногах.
– Подождите немножко, дорогой господин Бийо. Если я вас потеряю, мне некуда будет податься. Я ведь не знаю Париж так, как вы; я здесь в первый раз.
– Пошли-пошли, – сказал Бийо и двинулся вперед по той террасе, что ближе к воде. Когда они с Питу миновали пехотинцев, спешивших по набережной на выручку к драгунам принца де Ламбеска, и достигли края террасы, фермер сел на парапет и спрыгнул на набережную.
Питу последовал его примеру.
Глава 12.ЧТО ПРОИСХОДИЛО В НОЧЬ С 12 НА 13 ИЮЛЯ 1789 ГОДА
Очутившись на набережной, два провинциала увидели, как сверкают на мосту Тюильри ружья нового отряда, который, судя по всему, был отрядом противника; тогда наши герои спустились к самой воде и пошли дальше берегом Сены.
Часы во дворце Тюильри пробили одиннадцать.
Как только фермер и Питу оказались под деревьями, растущими над рекой, под прекрасными осинами и высокими липами, уходящими корнями под воду, как только густая – .листва укрыла их, они улеглись на траву и стали держать совет.
Вопрос был в том, оставаться ли им на месте, то есть в относительной безопасности, или же вернуться на улицы и принять участие в той борьбе, которая наверняка продлится еще добрую половину ночи?
Вопрос этот задал Бийо; ответа он ждал от Питу.
Питу за последние два дня сильно вырос в глазах фермера. Причиной тому была, во-первых, ученость, которую он выказал давеча, а затем отвага, какую он проявил нынче. Питу ощущал эту перемену, однако не только не возгордился, но, напротив, преисполнился еще большей благодарности к фермеру: юноша был от природы скромен.
– Господин Бийо, – сказал он, – вы, безусловно, более отважны, а я менее труслив, чем я думал. Гораций, который, между прочим, не нам чета, во всяком случае в том, что касается поэзии, в первой же схватке бросил оружие и бежал, а я сберег свой мушкетон, что доказывает, что я храбрее Горация.
– Ну, и что ты хочешь этим сказать?
– Я хочу сказать, дорогой мой господин Бийо, что даже самый храбрый человек может погибнуть от пули.
– Дальше?
– Дальше, дорогой господин Бийо, следует вот что: вы говорили, что вас влечет в Париж важная цель…
– Тысяча чертей! Меня влечет ларец.
– Значит, вы приехали сюда из-за ларца? Да или нет?
– Я приехал из-за ларца, черт подери, и не из-за чего другого!
– Но если вы погибнете от пули, дело, из-за которого вы приехали, не будет сделано.
– Честно говоря, Питу, ты тысячу раз прав!
– Слышите грохот и крики? – продолжал Питу. – Там дерево рвется, как бумага, железо гнется, как лен.
– Потому что народ разъярен, Питу.
– Но, – осмелел Питу, – мне кажется, что и король разъярен не меньше.
– При чем тут король?
– При том, что австрийцы, немцы, все эти псы, как вы их называете, – солдаты короля. И если они стреляют в народ, значит, им приказал король. А коли он отдает такие приказы, значит, он тоже в ярости, разве не так?
– И так, Питу, и не так.
– Этого не может быть, дорогой господин Бийо, и я осмелюсь заметить, что, если бы вы изучали логику, вы не отважились бы высказать такую парадоксальную мысль.
– Это и так, и не так, и ты сейчас поймешь, отчего.
– Буду очень рад, но сильно сомневаюсь, что вам удастся мне это доказать.
– Видишь ли, Питу, при дворе есть две партии: партия короля, который любит народ, и партия королевы, которая любит австрийцев.
– Это оттого, что король француз, а королева – австриячка, – философически заметил Питу.
– Постой! На стороне короля господин Тюрго и господин Неккер; на стороне королевы – господин де Бретейль и Полиньяки. Король не хозяин в королевстве, раз ему пришлось отставить Тюрго и Неккера. Значит, хозяйка – королева, иначе говоря, Бретейли и Полиньяки. Вот отчего все идет так скверно. Видишь ли, Питу, все зло от госпожи Дефицит. Госпожа Дефицит гневается, и войска стреляют ей на радость; австрийцы защищают австриячку: это же проще простого.
– Простите, господин Бийо, – осведомился Питу, – дефицит – слово латинское и означает, что чего-то не хватает. Чего же не хватает здесь?
– Денег, тысяча чертей! И именно оттого, что денег не хватает, а не хватает их оттого, что их прикарманивают королевины любимцы, королеву зовут госпожа Дефицит. Значит, гневается не король, а королева. А король просто сердится, сердится, что все идет так скверно.
– Я понял, – сказал Питу. – Но как быть с ларцом?
– Твоя правда, Питу, твоя правда; эта чертова политика всегда увлекает меня в такие дебри, в какие я и не думал залезать. Да, ларец прежде всего. Ты прав, Питу, сначала надо повидать доктора Жильбера, а там уж я вернусь к политике. Это мой священный долг.
– Нет ничего более священного, чем священный долг, – промолвил Питу.
– Тогда вперед в коллеж Людовика Великого, где учится Себастьен Жильбер, – сказал Бийо.
– Вперед, – согласился Питу со вздохом, ибо ему не хотелось подниматься с мягкой травы.
За прошедший день на долю Питу выпало столько приключений, что он с трудом мог успокоиться, однако в конце концов сон, верный друг людей с чистой совестью и усталым телом, начал предъявлять на добродетельного и обессилевшего бойца свои права.
