Книга Перемена - Лейла Элораби Салем

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52

дорогой струящейся ткани, по краям инструктированный французским кружевом, плотно облегал её стройный стан. Вокруг ходил взад-вперёд Михаил Григорьевич: в накрахмаленном сюртуке, весь надушенный, несколько взволнованный, как то бывает у него перед важным собранием, он каждую минуту поглядывал на часы, ожидая приезда экипажа.

— Сегодня, — сказал он жене, — будет ужин на первом этаже дворца, который зададут наши мексиканские знакомые. Ныне они разместились здесь, над нами — на третьем этаже, и как соседей, искренне просили принять приглашение на столь желанное торжество.

Елизавета Андреевна вытянулась, рука, что расчёсывала волосы, зависла в воздухе, былая тревога кольнула в груди — в самое сердце и она, силившись из последних сил оставаться наивно-равнодушной, напустила на себя наигранный грустный взор и сказала:

— Позвольте мне остаться сегодня здесь, у меня нет ни желания, ни сил присутствовать на каком-либо ужине.

— Почему вы так решили? Рзаве сие благородные судари обидели вас чем-либо или сделали что дурное?

— Нет… нет, всё не то, просто я… — она отвернулась, потупив взор, уставилась в окно, — простите меня, может, я поступаю дурно.

— Вы ни в чём не виноваты: это ваше право — согласиться или отказаться. Но я прошу, искренне прошу вас всегда держаться со мною рядом, ибо вы — моя поддержка, моя единственная опора, и кому, как ни вам, разделять со мною все радости и горести? — он сел у её ног и взял её руки в свои.

Елизавета Андреевна изучающе глядела в его лицо — этот взгляд робких глаз под круглыми очками, эта кроткая улыбка, которые она видела уже столько лет явили тот залог тёплой надежды, перед которой рассеялись все чары и заботы, она согласилась быть с ним рядом — хотя бы здесь, на чужбине. Радостный Михаил Григорьевич, счастливый от мысли, что супруга дала согласие, искренне поцеловал её в губы и когда стрелки часов показали одиннадцать, взял в руки шляпу и бросил на прощание:

— До вечера, моя дорогая. Надеюсь, сегодня вы будете счастливы.

В десять часов пополудни в главном зале дворца, расположившись на мягких стульях и софе, сидели в ожидании Вишевский и мексиканские доны. Почтенные судари, во французских фраках, надушенные, чинно-благородные, тихо меж собой переговаривались, закуривали сигареты и табачный дым смешивался с ароматом недавно сорванных цветов.

— Когда же спустится ваша супруга, синьор Вишевский? — поинтересовался Себастьян дон Мора, отложив газету в сторону.

— Непременно. С минуты на минуту. Надеюсь, вы понимаете: женщины всегда долго прихорашиваются у зеркала.

— Ах, эти зеркала, — усмехнувшись, молвил до сего времени молчаливый Мигель Кастилло-Ривера, — сдаётся мне, что их придумал сам дьявол, иначе женщины никогда не подводили бы нас своим опозданием.

Остальные мексиканцы, как и все набожные жители Мексики, перекрестились, про себя прошептали молитву.

— Не упоминайте "его" всуе, синьор, грех это, — ответил Иван Сантана-Бланко, другие в поддержку данных слов утвердительно закивали.

Михаил Григорьевич ошеломлённым взглядом окинул собравшихся, нечто странное, будто острая нить, кольнуло его изнутри, ему было неприятно, что эти судари после дня знакомства столь фривольно отзываются об его жене, но он также как и они являлся гостем здесь, во Флоренции, и потому — как дипломат, как человек высших устоев и порядков предпочёл смолчать. Лишь стоящий чуть поотдаль от остальных Иммануил Велез хранил глубокое-задумчивое молчание.

Тут раздались глухие шаги на лестнице, застеленной красной дорожкой; маленькие ножки в атласных туфельках осторожно ступали вниз, боясь ненароком задеть длинный шлейф платья. Все господа разом притихли и встали со своих мест, не мигая уставились в сторону лестницы. Елизавета Андреевна появилась словно сказочное видение: её белоснежное платье с короткими рукавами, оголяющие плечи, лиф в обрамлении кружев из тюли и подол, драпированный ассиметричными, широкими — на древнегреческий манер складками, чьи края окаймляли атласные нежно-розовые ленты, шлейф — длинный, шуршащий, украшенный шёлковыми розами, тянулся по полу струящейся волной. В этом наряде она походила на невесту, если бы ни отсутствие белоснежной невинной фаты. Сам очарованный женой, Михаил Григорьевич протянул ей руку и подвёл к своим новым знакомым, как юы балансируя между ними и ею. На фоне рослых, широкоплечих мексиканцев Елизавета Андреевна выглядела крохотной фигуркой, столь прелестной и удивительно нежной. Каждый из синьоров, как истинный благородный дон, был несказанно счастлив взять её руку в свою, дабы почтить знаком уважения, и когда они, зачарованно глядя на неё, подносили каждый тонкую руку к своим губам, она ничего не почувствовала: ни смятения, ни прежней тревоги, ни сладостного наваждения.

В следующим зале был уже накрыт стол на двенадцать персон. Вишевские сели рядом — напротив остальных, и вот тогда Елизавета Андреевна смогла вволю разглядеть тех, кто и устроил для них этот вечер. Из десяти человек лишь Григори Ортиз, мигель Кастилло-Ривера, Иван Сантана-Бланко и Иммануил Велез обладали привычными европейскими чертами, какими награждены все жители Южной Европы — то были прямые потомки конкистадоров, приплывших на побережье Мексики ещё в шестнадцатом веке и обративших с помощью миссионеров местные племена в христианство. Другие же представляли обличием истинных жителей тех древних языческих цивилизаций, оставивших незабываемый след своей первобытной культурой жрецов и величественных монументов, а теперь они, оставив традиции предков, сидели здесь за длинным столом: ухоженные, в накрахмаленных сюртуках, постриженные по последней моде — и в то же время то был иной народ, непривычный своим обличием.

— Как долго, синьор, вы собираетесь оставаться во Флоренции? — спросил Вишевского Иммануил, сделав особое ударение на слове "оставаться".

— По крайней мере, до зимы, — быстро молвил Михаил Григорьевич, вытирая белой салфеткой рот.

— Здешние зимы не столь морозные, как у вас на родине, не так ли? — проронил Альберт де Ариас.

— Понятное дело: в Италии никогда не бывает морозов, к каким мы, русские, привычны с рождения. Но, признаться, сударь, я предпочёл бы наш снежный мороз, нежели здешние дни.

— Отчего же, извольте узнать?

— Дело в том, что в Италии зимы — если так можно назвать, всегда дождливы и ветрены, в такую погоду чаще простужаешься и подвержен хандре. Иное дело в России: всё пространство от края до края окутано заснеженными сугробами, в голубом небе ярко светит солнце, в его лучах переливается серебром снег; все дети безумно любят сию пору, когда можно, высыпав гурьбой на улицу, бежать к реке, с чьих высоких

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52