куриных. Как раз нам с Борисом на завтрак. От таких мыслей слюны стало больше. Я уже не успевала ее глотать, в уголках губ стало мокро. Медлить было нельзя. Я с шумом сглотнула, вытерла рот рукавом рубашки и решительно отправилась в костру: готовить яичницу. Мне плевать какая тварь снесла это яйцо, но на завтрак у меня будет не рыба.
За сковородкой пришлось бежать к старому лагерю. Я забыла про боль во всем теле, про натруженные мышцы и сбегала туда быстрее лани. Заодно прихватила соль и топор, о котором вчера совсем забыла. Все же я не привыкла постоянно думать о безопасности.
Ни масла, ни жира у меня не было, жарить на сухой сковороде значило оставить половину яйца на чугунной поверхности. Поэтому я плеснула немного воды…
Когда разбивала яйцо, руки тряслись от нетерпения и страха, что внутри окажется какая-нибудь гадость. Но нет… Внутри яйцо было обычным: белок и желток посредине, и он даже был ярко-желтым, только непривычно и очень странно отливал черным. Но, возможно, это было из-за того, что вся оболочка, даже пленка внутри скорлупы, была черной. Я понюхала. Пахло яйцом. Посыпала солью… На углях все готовилось быстро, и через минуту моя яичница была готова.
Я осторожно отломила кусочек… Попробовала. Обычное яйцо. Только вкусное. Очень вкусное! Я поделила его ровно пополам: мне и Борису. Я знала, он скорее всего снова не будет есть, и мне пришлось побороться с соблазном слопать все самой.
Свою порцию я проглотила в мгновение ока. И сразу пошла кормить Бориса, надеясь, что он откажется от еды и его половина достанется мне.
Первый кусочек пришлось, как обычно проталкивать через плотно сжатые губы. А потом случилось чудо. Борис начал есть. Он медленно жевал кусочки жареного яйца, глотал и даже приоткрывал губы, когда я подносила вилку. Это было так удивительно и радостно, что я начал всхлипывать. Он съел все без остатка. И попросил еще, требовательно открыв рот.
— Больше нет, — сквозь слезы прошептала я. — Если бы я знала, что тебе так понравится яичница, я не стала бы есть сама. Прости…
Он ничего не ответил, конечно. Но теперь я знала, что делать. Нужно обойти все заросли и проверить каждую щель. Если есть одно яйцо, значит где-то может быть еще. И я должна найти эти чертовы яйца, чтобы накормить Бориса.
Весь день я шарилась по кустам. Но так ничего и не нашла. Яйцо, найденное у пещеры, было единственным. Если бы я остановилась и немного подумала, кто мог снести это огромное яйцо там, где не было ни одного крупного животного… Но в тот момент в моей голове было совсем другое.
Потеряв весь день на бесполезные поиски, я не сделала ничего полезного. Только разодрала до лоскутов юбку и рубашку, утопила в болотце метрах в трехста от пещеры тапок, с ног до головы покрылась боевыми царапинами разной длины и глубины и пару раз чуть не выколола себе глаза ветками кустарника.
Вечером, сидя у костра и жуя жареную рыбу, которая теперь вызывала тошноту, я думала о том, что же делать дальше. У меня был выбор: продолжать искать яйца, которые так пришлись по вкусу Борису, или заняться обустройством нашего жилья. И решила, что я не могу позволить себе тратить время на то, что не приносит результат… Если конечно не считать результатом лоскуты и царапины.
А ночью мне опять приснилась та самая птица. Она снова орала свое «Гур!», глядя на меня красным глазом. Это было жутко. Я проснулась в холодном поту. И долго не могла заснуть, потому что поняла, откуда взялось то самое яйцо… Его снесло это чудовище. И теперь мне было страшно, что тварь догадается, что это я сожрала ее будущего птенца, и придет мстить…
Утром в той же самой ямке снова лежала черное яйцо. Я ходила кругами вокруг него до самого обеда. А потом все же решилась, Борис ни в какую не хотел есть рыбу. Но в этот раз я оставила ему все, взяв себе только кусочек на пробу. Потому что яйцо сегодня было немного другим. В нем как будто бы стало больше черноты…
Так и повелось. Треклятая птица мучила меня кошмарами каждую ночь, но зато каждое утро я находила под кустом черное яйцо, которое Борис съедал без остатка.
От постоянного недосыпа у меня страшно болела голова, я засыпала на ходу, добирая недостающие часы сна днем, в ущерб всем делам. Но зато состояние Бориса стало меняться с каждым днем. Рана на ноге начала затягиваться, воспаление уходило, а сам он перестал быть таким бледным. Он пока так и не приходил в себя, но зато я перестала бояться, что мой муж умрет. Если бы не это, не знаю, как бы я выдержала все эти мучения.
А яйцо с каждым днем становилось все чернее и чернее. Белок уже мало походил на белок, превратившись в мерцающую тьмой субстанцию, а желток стал совсем темным с легким желтым отливом. Если бы я увидела такой ужас в первый день, то ни за что не взяла бы в рот эту гадость. Но сейчас я каким-то шестым чувством знала, что все так и должно быть.
Через неделю Борис пришел в себя. Это случилось ночью, когда я легла спать рядом с ним.
— Ася? — его шепот был таким неожиданным, что я вздрогнула.
— Борис! — вскочила, чувствуя, как на лицо наползает широкая улыбка, — Борис…
— Ася, — прошептал он, впервые с момента урагана, глядя на меня чистыми осмысленными глазами, — откуда у тебя яйца гурлинки?
— Яйца гурлинки? — переспросила я. Не потому что не поняла о чем говорит Борис, а потому что растерялась. — Она несется здесь каждое утро…
— Твою мать! — выругался он. — Не трогая ее яйца, Ася. Слышишь? Если она увидит, что ты его не взяла, она улетит.
— Но почему?
— Эта нежить питается тобой, Ася. — Борис закрыл глаза. — Твоими эмоциями, твоей внутренней силой. Поэтому тебя мучают кошмары. Это все гурлинка. Не трогай ее яйца, Ася. Я запрещаю. Поняла?
Последние слова прозвучали совсем неразборчиво. Борис снова провалился в беспамятство…
Но я все равно ему ответила.
— Поняла, — кивнула. — Вот только, дорогой мой муженек, я сама знаю, что мне делать. Пусть эта тварь жрет мои эмоции, не дает мне спать, но зато она дает мне свои яйца, которые почему-то помогают тебе больше, чем вся твоя хваленая магия. А мне уже как-то надоело, что мой муж больше похож на труп,
