Идущие впереди приблизились к Уарсе на расстояние нескольких ярдов и опустили свою ношу на землю. Тут Рэнсом увидел, что носилки — из неизвестного ему металла, а на них — три мертвых хросса; они лежали на спине и застывшим взглядом (им не закрыли глаза, как принято делать на Земле) недоуменно смотрели на высокий золотой купол рощи. Рэнсом скорее угадал, что один из них — Хьои, но сразу узнал его брата Хьяхи в хроссе, который отделился от толпы и, почтительно приветствовав Уарсу, начал говорить.
Поначалу Рэнсом не слушал — его внимание было приковано к Уэстону и Дивайну. Безоружные, они стояли под бдительной охраной вооруженных хроссов. Оба, как и сам Рэнсом, не брились со дня высадки, оба были бледными и изможденными. Уэстон стоял, скрестив руки на груди, и всем своим видом изображал безысходное отчаяние. Дивайн засунул руки в карманы с мрачной яростью на лице. Конечно, оба считали, что у них есть все основания для страха, и, надо отдать им должное, не спасовали перед опасностью. Окруженные стражей, они были поглощены происходящим и не заметили Рэнсома. До него наконец стали доходить слова Хьяхи:
— Может быть, Уарса, смерть этих двоих и можно простить челховекам — ведь они очень испугались, когда мы ночью напали на них. Скажем, это была охота и двое погибли, как в битве с хнакрой. Но Хьои не сделал им ничего плохого и не пугал их, а они убили его издалека, оружием трусов. И вот он лежит здесь, а ведь он — хнакрапунт и замечательный поэт. Я говорю так не потому, что он был мне братом, — это знает весь хандрамит.
И тогда пленники впервые услышали голос Уарсы.
— Почему вы убили моих хнау? — спросил он.
Уэстон и Дивайн стали тревожно озираться.
— Господи! — воскликнул по-английски Дивайн. — Ни за что не поверю, что у них тут громкоговоритель.
— Чревовещание, — ответил Уэстон хриплым шепотом. — Сплошь и рядом среди дикарей. Колдун-врачеватель или знахарь делает вид, что впал в транс. Определим, кто знахарь, и будем обращаться все время к нему. Он поймет, что мы его раскусили, и собьется. Попытайтесь понять, кто из этих тварей в трансе… Черт меня дери, засек!
Нельзя отказать Уэстону в проницательности — он обратил внимание на единственного, кто не стоял в благоговейной позе, а сидел на корточках, прикрыв глаза. Это был пожилой хросс прямо рядом с ним. Шагнув к нему, Уэстон вызывающе прокричал (язык он знал очень плохо):
— Зачем отбирали наш пиф-паф? Мы очень сердиться. Мы не бояться.
Он думал, что это произведет большое впечатление. К несчастью, теорию его никто не разделял. Старик — его прекрасно знали все, не исключая и Рэнсома, — прибыл не с траурной процессией, а гораздо раньше. Разумеется, он и не думал выказывать неуважение к Уарсе; просто еще до начала церемонии он плохо себя почувствовал, что в этом возрасте обычно для всех хнау, а теперь, когда приступ миновал, наслаждался глубоким сном. От крика у него только дернулся ус, но глаза он не открыл.
Снова раздался голос Уарсы.
— Почему ты обращаешься к нему? — сказал он. — Это я спрашиваю, почему вы убили моих хнау.
— Отпускай нас, потом отвечать, — ревел Уэстон над спящим хроссом. — Ты думать, мы без силы! Думать, ты делать, что хотеть. Ты не мочь. Большой сильный человек с неба нас посылать. Ты не делать, что мы хотеть, — он приходить, всех вас убивать. Пиф! Паф!
— Я не понимаю, что значит «пиф-паф», — сказал голос. — Почему ты убил моих хнау?
— Скажите, что это вышло нечаянно, — зашептал Дивайн по-английски.
— Я же вам говорил, — ответил ему Уэстон, — с туземцами так нельзя. Стоит проявить слабость — тут же горло перегрызут. Они понимают только угрозы.
— Ладно, валяйте, — пробурчал Дивайн. Он явно терял доверие к своему компаньону.
Уэстон прочистил горло и снова напустился на старого хросса.
— Мы его убивать! — надрывался он. — Показывать, что мы мочь! Кто Не делать, что мы говорить, мы его убивать! Пиф-паф! Вы делать, что мы говорить, а мы вам давать красивый вещь. Смотри! Смотри! — и к вящему ужасу Рэнсома, Уэстон выхватил из кармана дешевые разноцветные бусы и принялся размахивать ими перед носом своих стражей, медленно кружа на месте и вопя: — Хорош! Хорош! Смотри! Смотри!
Результаты превзошли все его ожидания. Целая буря звуков, которых и не слышало ухо человека, взорвала тишину священного места и разбудила эхо далеких гор. Хроссы лаяли, пфифльтригги пищали, сорны гудели, и в воздухе слабо, но явственно звенели голоса эльдилов. К чести Уэстона надо сказать, что он хотя и побледнел, самообладания не утратил.
— Вы не кричать на меня! — загремел он. — Не запугать! Я вас не бояться!
— Не обижайся на них, — сказал Уарса, и даже голос его стал иным. — Они не кричат на тебя, они смеются.
Но Уэстон не знал, как по-малакандрийски «смеяться»; впрочем, он и на любом языке не вполне понимал смысл этого слова. Рэнсом, сгорая от стыда, готов был молиться, чтобы он прекратил эксперимент — но он плохо знал Уэстона. Тот ждал, чтобы шум улегся. Он знал, что в точности следует правилам обращения с дикарями — запугать, потом уластить, — и был не из тех, у кого опустятся руки от одной-двух неудач. Поэтому он снова завертелся на месте, как детский волчок при замедленной съемке, вытирая левой рукой пот со лба, — в правой были бусы. Зрителей охватил новый приступ хохота, совершенно заглушивший его увещевания, и лишь по движению губ можно было догадаться, что он все орет: «Хорош! Хорош!». Вдруг смех стал чуть ли не вдвое громче. Сами звезды были против Уэстона. В его ученой голове всплыло туманное воспоминание, как давным-давно он развлекал годовалую племянницу — и, наклонив голову набок, он стал выделывать странные, почти танцевальные па. Насколько Рэнсом слышал, приговаривал он что-то вроде: «У-тю-тю-тю!».
Наконец крупнейший физик изнемог и остановился. Такого представления Малакандра еще не видела и встретила шумным восторгом. Когда все умолкли, Рэнсом услышал, что Дивайн говорит по-английски:
— Уэстон, ради Бога, перестаньте корчить шута. Сами видите — ничего не выйдет.
— Да, что-то не выходит, — признал Уэстон. — Вероятно, они тупее, чем мы предполагали. Как вы думаете, стоит еще раз попробовать? А может, теперь вы?
— А, черт! — простонал Дивайн, отвернулся, уселся прямо на землю, достал портсигар и закурил.
— Дам-ка я это колдуну, — сказал Уэстон и, воспользовавшись тем, что все завороженно следили за действиями Дивайна, беспрепятственно приблизился к пожилому хроссу, чтобы надеть ему бусы на шею. Но и это ему не удалось — голова у хросса была слишком велика, так что они застряли, и получился, какой-то венец набекрень. Хросс повел головой, как собака, потревоженная мухой, немного всхрапнул и не проснулся.
Тогда голос Уарсы обратился к Рэнсому:
— Может быть, твои собратья обделены рассудком, Рэнсом с Тулкандры, или слишком боятся меня?
— Нет, Уарса, — сказал Рэнсом. — По-моему, они не могут поверить, что ты здесь, и думают, что все эти хнау — маленькие дети. Толстый человек пытается их напугать, а потом задобрить подарками.
