правила, которые запрещают возвращать в род изгнанных детей, даже если те — бывшие наследники.
Но я не был особо заинтересован тем, что думают люди. Обвинять меня в том, что я приложил руку к смерти Михаила Громова как минимум глупо. В это время я жилы рвал, чтобы вернуть Империи земли, а не интриги тут плёл. А что касаемо «съехал с катушек»… меня это не касалось.
Куда более важно было знать другое. Например то, что предпримет Юрий Громов. Парень вспыльчив, импульсивен. А под давлением своей матери и вовсе опасен; он не станет оставлять ситуацию на самотёк, да и рычагов давления после смерти его отца у меня не осталось. Если раньше эти двое знали, что любое нападение на безродных закончится моим ответным действием, то сейчас… им нечего терять.
И первое решение Юрия Громова вошло в силу спустя пару дней после обнародования новости. Фируза всё это время заглядывала в мою мастерскую с крайне высокой периодичностью — чуть ли не каждые два часа. И с каждым визитом рассказывала мне что-то новое.
В один из таких «визитов» она сообщила:
— Мне звонил Аркадий Альбертович, передал, что тебе пришла повестка в суд, — говорила Фируза взволнованно. Женщина все эти дни так и не смогла успокоиться ни на минуту. — Судя по содержанию письма, Юрий Громов обвиняет тебя в том, что ты подделал завещание и был причастен к смерти Михаила. У меня плохое предчувствие, сынок.
Я оставил работу, умылся и присел на кресло с кружечкой чая в руке. Признать честно, ожидал чего-то большего, хотя никто не говорит, что на этом атаки закончатся.
— Это было ожидаемо, — вполне спокойно отозвался я. — Никто не захочет терять власть таким образом. А что касаемо моей причастности… едва ли кому-нибудь станет выгодна моя фигура на посту главы княжеского рода. Разве что мне самому. Но у меня алиби.
— Да, но Юрий Громов же с этими связан, — щёлкнула пальцами госпожа Фируза, вспоминая. — С проклятыми из тумана. Последние люди, с которыми я бы хотела ссориться, это Громовы.
— Благодарю за то, что сообщили об этом, госпожа, — поднялся я на ноги. — Когда заседание?
— В субботу, сынок.
Я кивнул.
— Поможете собраться?
— Конечно, — вскочила она.
На следующий день началась моя подготовка к судебному заседанию. Включала она в себя немногое: подбор соответствующей одежды, стрижка и поиск хорошего адвоката — человека, который не позволит людям со стороны обвинения надавить своим положением. Потому я в очередной раз прибегнул к помощи Аристарха Оболенского; по рекомендации столпа связался с человеком по имени Эдгар Кутузов, и тот не стал отказывать в помощи. По словам столпа, парень был одним из его личных адвокатов — профессионалом своего дела.
Как только я связался с ним, тот попросил встречи. Более того, Аристарх Оболенский прибыл в Московию лично, чтобы предоставить всю документацию, которая защищала меня от обвинения. Адвокат отдал завещание на экспертизу, после чего дал понять, что нужны кадры с места убийства Михаила Громова.
Просьба была выполнена на следующий день, потому как первое, что я сделал — это связался с начальником тайной канцелярии, Сергеем Болконским. Он лично работал над поиском причин смерти Михаила, поэтому по старой дружбе выдал нам пару-тройку улик, которые демонстрировали, что Михаил Громов был убит ментальным воздействием.
В общем, что-то взяли из одного дела, что-то из другого (благо, их было достаточно), а затем всё это связали между собой и получили увесистую папочку, бодаться с которой Юрию Громову было не по силам.
На утро субботы Фируза приняла от портных мой костюм и вручила его мне. Закончив с примеркой одежды, перед поездкой в суд, я навестил Екатерину. Нужно было предупредить её о своём отбытии.
Супруга, между тем, радовала своим прогрессом. С каждым днём Екатерина выглядела всё более живой, улыбалась чаще и всё реже спрашивала у меня о том, сможет ли застать взросление нашего сынишки. Ритм биения её сердца восстанавливался, разгоняя по жилам всё большие (близкие к нормальному) объёмы крови. И меня это лишь радовало; девушка имеет превосходную волю к жизни, что, впрочем, не удивительно с её прошлым.
— Я волнуюсь, Кость, — озвучила свои переживания Екатерина, держа меня за руку. — В прошлый раз Дарья Громова натравила на нашу семью огромный отряд людей и тварей из тумана. Они убили Пантелея Пантелеевича и не понесли за это никаких наказаний. Я боюсь, что такое с нами может повториться.
— Я не позволю ей вас и пальцем тронуть, — решительно заявил я. — А если попытается, сильно об этом пожалеет.
— У тебя ведь нет права отказаться от наследства? — в надежде спросила она.
— Увы, — пожал я плечами. — Пока не выясню, зачем отец принял такое решение, думать об этом не вижу смысла. Важно показывать себя сильным врагу, иначе тот перестанет бояться получить сдачи.
— Ты прав, — согласно кивнула она, сжав мою руку крепче. — Хорошо, Кость, иди. Я поддержу тебя в любом вопросе и буду молиться за всех нас.
Я примкнул губами к макушке супруги, пожал ручку Эраста, обнял Фирузу и вышел за территорию особняка, где меня поджидал автомобиль. Присев внутрь, кивнул адвокату — и наша машина вывернула на дорогу.
— Волнуешься? — спросил он.
— Нет, — невозмутимо ответил я.
В пути с Кутузовым успели обменяться парой слов, относящихся к делу, а когда автомобиль остановился у здания администрации, вместе вышли из машины и направились к главным воротам.
Людей с фотокамерами было настолько много, что от вспышек начинало рябить в глазах. Кто-то подбегал с просьбой «дать интервью», другие попросту называли убийцей, но всё это было лишь помехой. Больше внимания привлёк инцидент у главного входа в здание.
Поднимаясь по широкому крыльцу, я заметил Дарью Громову, которая стояла рядом с Юрием и испепеляла меня взглядом, полным ненависти и презрения. Женщина вытирала платком слёзы и бормотала что-то в микрофон журналиста, пока её сын стоял столбом и не проявлял признаков жизни.
—…он говорил, что ему плевать на наследие Громовых! — краем глаза услышал слова Дарьи Громовой. — Лжец!
Я хотел-было обернуться, но адвокат взял меня за плечо, мотая головой в жесте не реагировать на провокацию. Впрочем, он был прав. Вернув мысли в порядок, я вошёл в здание.
— Константин, — в коридоре встретил меня начальник тайной канцелярии, Сергей Болконский. — Рад видеть в здравии. Хороший костюм.
— Спасибо, — кивнул я, ответив начальнику тайного сыска взаимностью на рукопожатие.
Оказавшись в зале суда, мы с Эдгаром Кутузовым расселись за свои места. После нас вошли Дарья и Юрий, а уже затем зал забился незнакомыми мне людьми. Судья объявил заседание начавшимся, попросил всех встать — и начал процесс.
Главный вопрос, который был поднят на заседании, касался подлинности отцовского завещания. Обвинители говорили о том, что я подделал его, подстроил смерть Михаила Громова с целью стать главным наследником и даже угрожал всей семейке расправой. А мы… защищались. Но в процессе суда быстро стало очевидным то, что Дарья и Юрий лишь пускают пыль в глаза. У парочки не было никаких весомых доказательств, ничего того, что могло бы усомнить судью.
Более того, сам Эдгар Кутузов улыбался, когда слушал речь обвинителей. На каждое слово Громовых у него было два ответных. Защищался он играючи, без запинок. Был виден опыт в подобных делах.
— Беспроигрышное дело, — в ходе заседания осведомил адвокат. В руках он держал экспертизу, которая подтверждала подлинность завещания. — После этого оно станет ещё более беспроигрышным.
И через некоторое время его слова оказались пророческими. По итогу судья сослался на недостаточное количество доказательств со стороны Дарьи и Юрия Громовых, назвал меня законным наследником и главой рода Громовых, после чего объявил заседание закончившимся.
— Ну, вот и всё, — пожал плечами Кутузов, когда мы выходили из здания суда. — Поздравляю с победой, господин Шагайн… ох, простите. Господин Шагайн-Громов.
Я улыбнулся, открывая дверь автомобиля. Но не успел я поблагодарить адвоката за проделанную работу, как меня одёрнул старческий голос.
— Господин Громов, можно вас на секунду? — прозвучало со спины.
Я обернулся и дёрнул бровью в удивлении. Это был сгорбившийся старик, который стоял на ногах только за счёт трости в руке. Сначала показалось, что это очередной журналист, но стоило старику поднять голову и поглядеть на меня, как я замер. Лицо старика отчётливо отразилось в памяти.
Я словно был с ним давеча
