супружеская пара прибыла в японский город Кобе. Там они избавились от свалившейся на них благодати — участка земли. На вырученные деньги купили двухэтажный дом в Токио, где, согласно плану Центра, разведчикам и надлежало осесть. Месяц спустя стали компаньонами экспортно-импортной фирмы, которая служила надежным прикрытием для их легализации в стране.
На семейном совете провели «разделение труда»: «Бир» взяла на себя обязанности радиста-шифровальщика, обработку добытых агентами сведений и подготовку оперативных сводок для Центра. Одновременно в своем окружении она подбирала перспективных кандидатов на вербовку. «Халеф» же занялся поиском и приобретением источников информации, то есть ведал вербовочной работой среди местных жителей.
Примечательно, что «Халеф» и «Бир» стали первым разведывательным тандемом «подснежников» — советских разведчиков-нелегалов, работавших в Юго-Восточной Азии, — кто наладил устойчивую двустороннюю радиосвязь и бесперебойно снабжал Москву оперативно значимой информацией.
В ответ на радиограмму об успешном обустройстве в Токио Центр поставил перед разведывательным тандемом следующие задачи:
— собирать информацию о перевооружении Японии;
— наблюдать за процессом формирования японских сил самообороны;
— следить за развитием двусторонних связей с США в военной области, выясняя, насколько они тесны и в каком русле идет развитие;
— определить степень милитаризации экономики и воссоздания армии, уточнить ее структуру, финансирование, вооружение, возможные планы по проведению совместных с США учений и боевых действий в Юго-Восточной Азии.
…В каких условиях «Халефу» и «Бир» пришлось добывать информацию для Центра можно оценить, ознакомившись с шифртелеграммой Рихарда Зорге, отправленной им из Токио в Москву в 1940 году:
«В 1939 году японский парламент принял новый закон против шпионажа, предусматривающий еще более широкое применение смертной казни. Одновременно расширялись полномочия контрразведывательной службы. Населению усиленно внушалось, какую огромную опасность представляют шпионы.
С этой целью устраивались выставки, на которых демонстрировались экспонаты, показывающие вероломные и преступные, с точки зрения японцев, методы работы иностранных шпионов. На улицах расклеивались тысячи плакатов, призывающих к бдительности, устраивались антишпионские дни и недели. Антишпионские лозунги печатались на спичечных коробках и выставлялись в витринах магазинов. Охота за шпионами превращалась в искусственно насаждаемую манию.
Пресса, радио и официальные лица постоянно призывали каждого японского мужчину, женщину и ребенка быть настороже, искать шпионов и сообщать обо всем, что вызывает хотя бы малейшее подозрение. В результате такой обработки население питало к иностранцам, особенно к европеоидам, беспримерную ненависть. А за всем этим стоит кэмпэтай — японское гестапо, наводящее ужас не только на иностранцев, но и на самих японцев…»
Глава четырнадцатая. Первый блин — комом
В поиске лиц, с кем можно было установить знакомство для последующего перевода его в вербовочную разработку, «Халеф» посещал небольшие кафе и закусочные в квартале правительственных учреждений Токио. Эти «точки общепита», как правило, не имели названий, а их вывески — «суси», «темпура» — указывали на основное блюдо заведения. «Халеф» стриг их под одну гребенку — называл на один лад: «сусичные».
Однажды разведчик наведался на политический семинар, где рассчитывал встретить служащих МИДа и других интересующих Центр объектов. По окончании семинара для его участников в ближайшей «сусичной» был организован коктейль, где «Халеф» познакомился с молодым элегантным японцем, с важным видом стоявшим в центре зала.
Официантки проявляли к нему особое внимание, часто подходили и кланялись, из чего «Халеф» заключил, что он — чиновник крупного калибра. Под занавес они обменялись визитными карточками. К вящему разочарованию разведчика на карточке японца не было указано место работы — лишь фамилия, имя и телефон.
Японец, назовем его Ямомото, охотно встречался с «Халефом», но на расспросы о роде своих занятий замолкал, отвечая традиционной японской улыбкой. Их беседы носили общий характер, но едва речь заходила о политике, Ямомото выказывал хорошее знание предмета. Именно это обстоятельство разжигало охотничий азарт «Халефа».
Встречи всегда проходили в «сусичных», но что характерно: «Халеф» приглашал японца в разные заведения, а тот — в одну и ту же, расположенную рядом с залом, где когда-то проходил семинар. Там Ямомото никогда не расплачивался наличными, а подписывал счета. Спустя три месяца «Халеф» знал о Ямомото всё, вплоть до увлечений его жены, но только не место его работы!
«Бир» высказала предположение, что «Ребус» — так она прозвала японца — может работать где-то рядом с той «сусичной», куда он всё время приглашает. И наутро лично провела рекогносцировку. Каково же было ее изумление, когда метрах в ста от указанной мужем «сусичной» она обнаружила опорный пункт… токийской контрразведки!
В Центр ушла радиограмма с вопросом: как быть дальше? Ответ получили быстрее, чем ожидали. Но не из Москвы.
В ходе очередного визита в опостылевшую «Халефу» «сусичную» японца вдруг отозвала в сторону женщина и стала показывать какие-то сметы и счета. Из обрывков фраз разведчик понял, что в заведение нагрянул налоговый инспектор, который требовал ответ на какие-то вопросы. «Ребус» извинился и скрылся в кабинете, на двери которого красовался иероглиф «ШЕФ».
С сожалением — даром потрачены три месяца! — «Бир» констатировала: японец был хозяином той самой «сусичной», но не хотел в том признаваться. Она потрепала мужа за ухо и шепотом произнесла на уйгурском языке:
— Ты помнишь, Шамиль, как нас учили реагировать на подобные казусы?
— Ну-ка, напомни…
— Надо трижды вслух сказать себе: «не спотыкается только червяк. Да и вообще, я никогда не думаю о себе плохо!»
— Да, мудрые люди нас окружали в свое время, дорогая!
Глава пятнадцатая. Схватка в закусочной
В тот майский день «Халеф» припарковал машину у «сусичной» напротив американского посольства. Взгромоздился на высокий стул у барной стойки и услышал за спиной английскую речь с американским акцентом. Обернувшись, увидел троих рослых парней, расположившихся за столом в глубине зала. И вдруг заметил, с какой неприязнью в их сторону смотрит усевшийся рядом с ним седовласый японец.
— Вы знаете, кто они? — обратился он к разведчику.
— Думаю, что это морские пехотинцы, охраняющие посольство напротив… — спокойно ответил «Халеф» и стал внимательно разглядывать собеседника.
— Вы правы! Американскую солдатню я даже по запаху узнаю! — произнес японец, и от злости его глаза-щелочки закрылись совсем.
«Халеф» не успел отреагировать на реплику, как в сторону стойки кто-то из морпехов метнул пустую пачку из-под сигарет. Она едва не попала в японца.
— Совсем обнаглели! Что хотят, то и делают, будто они у себя дома. Ненавижу эту нацию! — седовласый стукнул кулаком по крышке стойки.
Из прослушанного в спецшколе курса «Халеф» знал, что подобное откровение для японца — чрезвычайная редкость. Обычно они умеют скрывать свои эмоции и не выказывать истинных чувств, а уж если японец говорит такое, да еще и
