Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
сильно переживал. Я сказала ему, чтобы не волновался. Если банк и ограбили, деньги вкладчиков не пострадали. Так я ему сказала. Я ведь правильно сказала?
– Вполне.
– А он все никак не мог успокоиться.
Я думаю над ее словами.
– Может, он все придумал? Или…
– Нет, не придумал. Я сама читала в «Пост». Отделение Манхэттенского банка на Семьдесят четвертой. Когда мы в последний раз виделись, он даже сказал мне, что банк прислал ему сообщение.
– На телефон?
– Не знаю. Наверное.
– У него был телефон?
– Дешевка. Их еще одноразовыми зовут. Купила ему в «Дуэйн Риде». На таком можно годами сохранять один и тот же номер. Подробностей не знаю.
Насколько мне известно, в квартире Стросса не было найдено ни одного телефона.
– Он всегда держал телефон выключенным, – продолжает Кэтлин. – Боялся, что его засекут и выследят. Включал только раз или два в неделю, чтобы проверить сообщения.
– И банк отправил ему эсэмэску?
– Вроде бы. Или почтой прислали. Гадать не буду. Вроде приглашали его в филиал, или что-то в этом роде.
– И он ходил туда?
– Не знаю.
Снова думаю над ее словами, потом говорю:
– В пятницу Рай Стросс выходил из «Бересфорда» днем. Не прошло и часа, как он вернулся, причем не один.
– Вернулся в квартиру? С гостем?
– С невысоким лысым человеком. Они прошли через подвал.
– Должно быть, сам привел к себе убийцу. – Кэтлин качает головой. – Бедняга Рай. Мне будет его не хватать.
Кэтлин допивает коньяк и подходит ко мне. Ближе, еще ближе. Я не отодвигаюсь. Она кладет мне руку на грудь. На ней облегающая блузка. Она смотрит на меня изумрудными глазами. Потом ее рука медленно скользит по моему телу и обхватывает яйца.
– Не хочется мне что-то быть сегодня одной, – шепчет она и чуть-чуть надавливает.
Так она остается у меня.
Глава 14
Я сплю, хотя слово «сон» не подходит для этих ранних утренних часов, проведенных на антикварной барочной кровати и под балдахином на четырех столбиках. Кровать отделана красным деревом и устлана вышитым кружевным покрывалом. Надо признаться, кровать слишком уж доминирует в пространстве спальни; четыре ее столбика почти царапают потолок, но она создает настроение.
На восходе Кэтлин целует меня в щеку и шепчет:
– Найди мерзавца, который его убил.
У меня нет желания мстить за Рая Стросса, особенно если учесть его возможную причастность к одному или нескольким пакостным делам. Я перечисляю в хронологической последовательности: кража произведений искусства, принадлежащих моей семье, убийство моего дяди и похищение моей двоюродной сестры.
Отсюда вопрос: что нужно лично мне во всей этой истории?
Я встаю и принимаю душ. Вертолет уже готов. Когда он опускается в Локвуде, я вижу отца. Он ждет меня. На нем синий блейзер, брюки цвета хаки, мокасины с кисточками и красный галстук «аскот». Так он одевается почти каждый день с небольшими вариациями.
Его редеющие волосы зачесаны назад. Он стоит, заложив руки за спину и приподняв плечи. Я вижу себя через тридцать лет, и зрелище мне совсем не нравится.
Мы обмениваемся крепким рукопожатием и неуклюже обнимаемся. У моего отца пронизывающие синие глаза, они кажутся всезнающими даже сейчас, когда его разум все более утрачивает былую ясность и дает сбои.
– Рад тебя видеть, сын.
– И я тебя тоже.
У нас одинаковые имена. Мы оба зовемся Виндзор Хорн Локвуд. Он второй, я – третий. Его называют Виндзором, меня, как и моего любимого деда, – Вином. У меня нет сыновей, только биологическая дочь, так что, если я, выражаясь словами отца, не «подниму ставки», третий Виндзор Хорн Локвуд станет последним. Я вовсе не считаю это какой-то большой трагедией.
Мы идем к дому.
– Я так понимаю, нашли картину Вермеера, – говорит отец.
– Да.
– Эти события плохо отразятся на нашей семье?
Странноватый вопрос для начала разговора, но я не удивляюсь.
– Не понимаю, каким образом.
– Прекрасно. Ты видел картину?
– Видел.
– Она не повреждена? – Получив успокоительный кивок, отец продолжает: – Потрясающая новость. Просто потрясающая! И никаких следов Пикассо?
– Нет.
– Скверно.
Впереди, слева от нас, стоит конюшня. Отец даже не поворачивает головы в ту сторону. Наверное, вы удивитесь, отчего я так много говорю про какую-то конюшню. Отвечу вам напрямик: я не должен был так поступать. Я вел себя неправильно. Я винил свою мать, и это было ошибкой. Теперь я понимаю. А тогда, будучи восьмилетним мальчишкой…
Как бы вам это объяснить и одновременно не показаться дураком…
Это было вскоре после похорон деда. Мы с отцом прогуливались и, ничего не подозревая, зашли в конюшню. Она оказалась ловушкой. Сейчас я это знаю. Тогда не знал. Но тогда я очень многого не знал.
Короче говоря, зайдя туда, мы увидели мою мать совершенно голой. Она стояла на четвереньках, а мужчина, находившийся с ней, трахал ее сзади.
Как жеребец кобылу.
Вижу ваши понимающие кивки. Этот случай многое проясняет. Так вы думаете, цокая языком. Теперь понятно, почему я не могу построить отношений ни с одной женщиной и рассматриваю женщин лишь как объект для секса. Теперь понятно, почему я боюсь получить душевную травму. И вот еще одна странность: вспоминая тот день, я вижу не мать на четвереньках, не руку любовника, держащего ее за волосы, и не ее выпученные глаза. Нет, отчетливее всего я вспоминаю побледневшее лицо отца, его приоткрытый рот почти как сейчас, после инфаркта, его потерянные глаза, глядящие в никуда.
Я уже говорил, мне было восемь лет. Мать свою я так и не простил.
Это меня злит.
Знаю, мое поведение было вполне понятным. Но через много лет, оказавшись возле постели умирающей матери, я вдруг понял, сколько лет растратил понапрасну из-за собственной глупости. Здесь подходит банальная фраза о краткости человеческой жизни. Я думаю о том, чтó потеряли она и я. А ведь простое прощение могло бы сделать ее недолгую жизнь гораздо насыщеннее, да и мою тоже. Почему тогда я этого не понимал? За прожитые годы я мало в чем раскаиваюсь. И первым в цепочке раскаяний стоит отношение к матери. Пока она была жива, я не задумывался о том, что у матери, возможно, имелись причины завести любовника. Возможно, она изменила отцу, не подумав о последствиях, или, подобно каждому из нас, совершила трагическую, непоправимую ошибку. Когда она забеременела и вышла замуж за моего отца, ей было всего девятнадцать. Возможно, у нее имелись желания, которых она не могла объяснить. Возможно, она, как и ее старший сын, не была создана для моногамии. Возможно, мой отец (кстати,
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
