Книга В ореоле тьмы - Дана Делон

LE PASSÉ

МАМА ВНЕ СЕБЯ ОТ СЧАСТЬЯ встречала свою старшую дочь.

– Клэр, милая моя, как же ты прекрасно выглядишь! – Она крепко обнимала ее и гладила по слегка отросшим светлым волосам.

Клэр и вправду выглядела лучше. Она поправилась, цвет лица стал свежее, щеки румянее. В день ее приезда вся семья собралась у нас в парижской квартире. Мами со слезами на глазах целовала внучку. Папи держался в стороне, он ободряюще приобнимал меня за плечи, видя, как я ломаю пальцы рук и до боли кусаю губы.

– Ниса, поздоровайся с сестрой! – с упреком, резко произнесла мама.

В ту последнюю неделю я ее очень раздражала. Готовя комнату Клэр, мама просила помочь ей, но я не могла заставить себя выбирать мебель и прочие мелочи. Меня продолжало трясти от одной мысли о том, что сестра возвращается.

– Давай, детка, обними сестру, – ласково попросил отец, а мама продолжала зло буравить меня взглядом.

– Добро пожаловать, – хрипло сорвалось с моих губ.

Я подошла к Клэр вплотную. Она смотрела мне прямо в глаза, и от ее взгляда я покрылась холодным потом.

– Ты выросла, – оценивающе разглядывая меня, сказала она, – очень похожа на меня.

Мама радостно засмеялась, приняв сказанные слова за нечто хорошее.

– Конечно, вы похожи! Вы же сестры.

Клэр натянуто улыбнулась и добавила:

– Да, мы похожи больше, чем готовы признать, не так ли, Ниса?

Нервная дрожь пробежала вдоль моего позвоночника. Она намекала на что-то…

– Не думаю, что мы прямо похожи, – грубо вылетело у меня.

Я не смогла сдержаться и сохранить этот страх внутри. Я боялась быть ее копией. Боялась иметь с ней что-либо общее. От моих слов в комнате повисло тягучее молчание.

– Можешь продолжать выдавать желаемое за действительное, – с усмешкой закончила моя сестра и, обратившись к матери, спросила: – У нас есть что поесть? Я умираю с голоду.

Мама сразу же подхватила ее под руку и поволокла на кухню. Она готовила весь день в ожидании дочери.

– Мы же не похожи? – шепотом спросила я у остальных членов семьи.

Мами опустила голову, папа потупил глаза, дедушка сделал вид, что не услышал вопроса…

– Я, как всегда, опоздал! – В коридор влетел Габриэль и, увидев наши лица, замер на пороге. – Меня пустила консьержка, и дверь была открыта нараспашку, – попробовал оправдаться мой друг.

– Что ты тут вообще делаешь? – удивленно спросила я.

– Как что? Клэр же сегодня приезжает? Она уже здесь? – Он внимательно вглядывался в мое лицо. – Ты в порядке?

В тот момент мне так сильно захотелось обнять его. Я покачала головой, но ответить не успела.

– Уже здесь, – послышалось за его спиной, и он резко обернулся.

Клэр смотрела на него с милой улыбкой, которая озаряла ее лицо и делала ее очень красивой. Улыбкой с двумя ямочками на щеках… точно такими же, как и у меня…

* * *

Месяц мы жили под одной крышей безо всяких происшествий. Тихо, в семейном кругу, отпраздновали мое восемнадцатилетие. Мне подарили новый ноутбук, который я даже не сразу открыла. Клэр проводила очень много времени с мамой. Она не брала в руки карандаш и ничего не рисовала. Просто жила. Ела, спала, читала и гуляла. Постепенно начинала общаться с друзьями и выходить на улицу. Родители настороженно относились к ее выходам в свет, но Клэр возвращалась нормальной. На маминой еде она поправлялась, отчего скоро ее тело стало вновь женственным, а лицо моложе. Мы с ней не общались. Я старалась проводить максимальное количество времени за пределами дома. У меня было хорошее оправдание: выпускной год и экзамены, к которым необходимо готовиться. Родители хотели, чтобы я подала документы в медицинский и стала врачом. Папи говорил, что лучше изучать финансы. Мами бросала на меня озабоченные взгляды и интересовалась, чего именно хочется мне. Я жалела о своей хорошей успеваемости, которая открывала много возможностей. Все, чего я хотела, – это рисовать. Но я не смела говорить об этом. Одного художника с творческими истериками и депрессией было достаточно в нашей семье. Для меня искали более стабильную и серьезную профессию. Однако я подала заявку на поступление в школу искусств, отправила им работы и с замиранием сердца проверяла электронную почту каждый божий день.

Во многом мне помог Габриэль. Он учился на факультете истории искусств в Сорбонне и вращался в творческих кругах. Знакомый его знакомого проинформировал меня обо всех деталях подачи своей кандидатуры. Кроме Габриэля, никто не знал об этом. Я прятала краски, холсты, карандаши под кроватью и у Габриэля в его маленькой квартирке. Ходила рисовать в студии, в которых проводила все свободное время, а после тщательно мылась дома у своего друга, прежде чем прийти домой. Чего именно я боялась? Почему никому не говорила? Габриэль не понимал меня. Однако я не могла заставить себя признаться семье в своем увлечении. Казалось, это разочарует их… или же заставит переживать и нервничать. Клэр было двадцать семь лет, она не могла ни обеспечить себя своими работами, ни быть счастливой. Я видела, что родители винят во многом себя за то, во что превратилась моя сестра. Мама словно каждый день искупала эту вину.

Я сидела на деревянном паркете в маленькой студии Габриэля и собирала свои работы в папку.

– Не могу поверить, что ты обклеил мою папку диснеевскими наклейками! – пыхтела я.

– Тебе очень даже подходит, – весело отзывался мой друг. – Кстати, насчет твоей репродукции Вермеера. Ну, голландской Моны Лизы[24], – уточнил он. – Я показал ее одному очень именитому искусствоведу. Может, ты о нем слышала? Огюст Форенье. Он был в восторге. Сказал, что ты смогла повторить визуальный обман Яна и что твоя жемчужная сережка тоже повисла в воздухе. Он даже попросил познакомить его с тобой.

Я строго на него посмотрела.

– Не слышала я ни о каком Огюсте, и с каких пор ты показываешь мои работы?

– Ой, вот не надо злиться. Я писал работу на тему репродукций знаменитых полотен и решил воспользоваться твоей коллекцией, чтобы показать, что и в них есть чувства.

– Я, конечно, польщена, но мне есть куда расти.