Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
мотострелками и другими родами войск будет оценено высоко. Ну что, товарищи, начнём бюрократию, которая развалила Римскую империю?
Писались рапорты, приказы. Например, начальнику особого отдела (фамилия его, оказывается, Трофимов) без приказа покинуть дивизию невозможно. По записям, найденным в сейфе, я изучил почерк Никифорова и получил образец его подписи.
Также меня соединили с начальником особого отдела нашего формирующегося ещё корпуса, и я сообщил ему о нападении. Там уже знали о том, что идёт следствие и что удалось добыть секретные образцы оружия, которые нужно срочно отправить в Москву на изучение, в институт, занимающийся подобными разработками. Этот особист вышел на минское управление НКВД, они быстро пробили коридор, в Москве уже были в курсе посылки и с нетерпением её ждали.
Поэтому отправлять Трофимова по земле не пришлось. Из Белостока, где находился наш военный аэро дром, прилетел самолёт У-2, и когда уже начало темнеть, особист с грузом отбыл на аэродром, откуда на двухместном истребителе УТИ-4 с одной дозаправкой полетел в Москву.
Сотрудники особого отдела очень серьёзно отнеслись к сообщению о захваченных в бою образцах секретного оружия, что мне понравилось. Кстати, оказалось, за штабом моей дивизии числятся два самолёта У-2, связные, как раз на одном из них Трофимов и улетел. Почему их держат на аэродроме Белостока, я ещё выясню, а вообще, в планах перегнать их сюда. Я видел ровный луг на окраине Лапы, пусть там и стоят. Мне они пригодятся.
Глава 9. Комдив
До десяти вечера я занимался бюрократией, но вот все рапорты написаны, зарегистрированы в штабе, копии отправлены в вышестоящие штабы. Я не знал, где жил Никифоров, потому и не ходил сменить форму, так в этой грязной, окровавленной, пропахшей сгоревшим порохом и занимался делами. Командиры намекали, но я отмахивался. Ещё и бинт на голове. Хоть на плакат о событиях Гражданской войны. Как там в песне поётся? И бинт кровавый стелется по сырой траве… Зачем стелется? И бинт ли? Странная песня.
Стемнело уже, и, не зная дороги, я попросил начальника штаба проводить меня до квартиры, где живу: мол, поговорить надо. Штаб работал допоздна, вокруг мелькали командиры, только сейчас расходившиеся по домам. Нас сопровождал боец с карабином из комендантского взвода, но по дороге он слегка отстал и не мешал нам общаться. Вот так, неспешно шагая, мы направлялись к моему дому и разговаривали.
– Фёдор Иванович, надеюсь, то, что я скажу, останется между нами.
– Конечно, Николай Матвеевич.
– Хорошо. Это моё ранение всё же натворило дел: с памятью моей что-то плохо стало. Империалистическую помню, Гражданскую, Курсы, Финскую даже. А про нашу дивизию – как стена. Пришлось осторожно к вам обращаться.
– Вы меня не помните?
– Нет. Узнавал, кто вы и как к вам обращаться, от других. Нужно будет просмотреть списки дивизии, чтобы запомнить командиров.
– Почему же вы врачу не сказали?!.
– Нельзя! – перебил я его. – После того что я от немецкого агента узнал, нельзя было говорить. Сам понимаешь: сообщи врачам – снимут меня с дивизии. А я ведь рассказал не всё, что сообщил агент. Сам знаешь истерику наших командиров: мол, никакой войны не будет, это всё провокации. Только заикнись – положат мои рапорты под сукно. А у меня планы встретить немцев так, чтобы они кровью умылись.
– Война?
– Да. Сначала немецкое командование планировало начать семнадцатого мая, чтобы у них всё лето было. У агента родственник при их штабе ОКВ, так что он в курсе был. Согласно разработанному плану, а называется он «Барбаросса», за три месяца они дойдут до Москвы и возьмут её. Смешно, но они считают, что с взятием Москвы всякое сопротивление прекратится и наши на остальных землях, до самого Владивостока, сложат оружие и покорятся победителям.
– Идиоты.
– Скорее другой менталитет. В Европе так было, вот и мерят по одной планке.
– Значит, не май? – поторопил меня начальник штаба.
– Да, от семнадцатого мая они отказались: не было завезено достаточного количества снарядов для ствольной артиллерии, да и несколько дивизий были сняты и переброшены подавлять восстание в Югославии. Гитлер же ударился в мистику и решил напасть в самый длинный день в году – в воскресенье двадцать второго июня. Нападение запланировано на три часа пятнадцать минут утра. Удобное время: большая часть командиров с семьями, отдыхают. Это будет разгром. Я не знаю, кто стоит против нас, будет ли это основное направление удара, что вряд ли, но напрягу разведку, пусть выясняют. А уж бить немцев буду от и до. Дивизия у нас, к счастью, хорошо вооружена, единственная из всего корпуса. Нужно списки посмотреть и по полкам прокатиться, потом изучить места будущих боёв, а дальше буду составлять планы. Скажи, Фёдор Иванович, я женат?
Начальник штаба, на которого я вывалил целый ворох не самых приятных новостей, пребывал в своих думах. Услышав мой вопрос, он встряхнулся, с удивлением взглянул на меня и уточнил:
– И этого не помните?
– Вообще.
– Ну, тут и помнить нечего. Не выдержала ваша супруга постоянных переездов, забрала дочку и уехала. Разведены вы, два года уже как, перед Финской.
– Это хорошо. Баба с возу – кобыле легче. А вот что касается семей комсостава дивизии, но тут назревает самая настоящая подлость – запрет вывоза семей из зоны будущих боевых действий. Похоже, враг окопался высоко, в командовании округа. Поэтому в режиме секретности составьте списки всех семей дивизии и приданных подразделений, прикиньте, сколько нужно транспорта, утром двадцать первого июня отправьте колонну в Пинск и посадите на поезд, идущий вглубь страны, в идеале – в Москву. Отвечаете за это вы. Я выдам пушечный броневик, зенитку и отделение бойцов для охраны. Все приказы по эвакуации подадите мне, я подпишу. Не хочу, чтобы командиры с началом войны занимались спасением своих семей, а не своими обязанностями.
– Хорошо.
– А теперь покажите, где я живу. Я вас и для этого тоже пригласил прогуляться.
– Мы соседи.
Жили оба полковника совсем рядом со зданием штаба, в бывшем купеческом доме, переделанном под небольшие квартиры. Ключ на связке подошёл к двери, на которую указал Соломин (такая фамилия была у начштаба). У начштаба была семья, и в дверях его встретила очень недовольная супруга. Я вежливо поздоровался с ней, попрощался с Соломиным и прошёл в свою квартирку.
Причины, по которым я ему открылся, были серьёзные. Я бы не смог долго выдавать себя за прежнего Никифорова, его хорошо знали, так что раскрыли бы меня быстро. За этот неполный день я успел присмотреться к полковнику, который произвёл на меня впечатление вполне
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
