голове уже созрел план, как я продаю эту квартиру. Забираю все свое бабло и увожу психолога далеко-далеко отсюда. В какую-нибудь заграницу. Там, где нас никто не найдет. У меня есть знакомые, которые нам и документы сделают, и счета откроют, и карты новые выпустят.
— Но…но они ведь все равно узнают.
— Узнают, когда мы с тобой будем уже очень далеко отсюда. Мы уедем…девочка-осень, мы просто сбежим от них. У меня достаточно денег, чтобы мы ни в чем не нуждались первое время, а потом я и работать могу. Руки и ноги есть, и башка работает. С голоду не умрешь, принцесса!
В ее глазах сверкает надежда, они загораются и начинают светиться, буквально источать этот дивный блеск, от которого мне рвет крышу. Знаете, почему? Потому что я вижу в них — она меня любит. Да. Она любит меня. И я не должен у нее об этом спрашивать, а она не должна говорить. Я просто это знаю. И это пи*дец, как ох*ительно — знать, что тебя любят, чувствовать, вдыхать каждой молекулой.
— И… и как мы это сделаем?
Она не говорит мне «нет», и только от этого у меня уже рвет крышу.
— Куда бы ты хотела уехать?
Я переворачиваюсь вместе с ней так, что она оказывается на мне, и ее волосы падают на мое лицо, наши глаза смотрят друг на друга. Мы уже горим…черт, да мы уже уехали. Мы уже держимся за руки и идем по берегу моря, пиная босыми ногами горячий песок.
— Когда я была маленькая, я мечтала о том, чтобы увидеть океан. Представляла себе прозрачную, чистую бирюзовую воду, пальмы, горизонт, где небо сливается с водой, красный закат и оранжевый рассвет, кокосовое молоко, бананы и…текилу. И тебя…
— Ты мечтала обо мне?
— Да… я видела тебя во сне. Много раз. Я просто еще не знала, что это ты.
— Маленькая психолог хочет пить текилу на берегу океана?
— Честно?
— Всегда только честно!
— Если честно, то даже если мы с тобой будем на берегу большой грязной лужи, под осенним ветром и срывающимися листьями с деревьев, но ты будешь держать меня за руку, и я буду пить твое дыхание вместо текилы — я буду самой счастливой на свете….
— Девочкаааа…
Сдавил ее в объятиях, приник жадно к ее губам. Мне никто и никогда не говорил ничего подобного. Меня всего прострелило от ее признания, пробило дрожью, от которой заболело сердце и… стало мокро в глазах.
— Но я все же предпочту спаивать тебя текилой, а потом брать прямо на песке.
Застонал, когда вошел в нее, насаживая сверху на свою вздыбленную плоть, и, не отрываясь от ее губ, медленно приподнял и снова насадил, задавая темп, зарываясь одной рукой в ее роскошные, мягкие волосы, а другой сжимая поясницу, привлекая к себе, распластывая по своей груди и буквально пожирая ее дыхание.
— Мы уедем вместе…никакого замужества с твоим очкастым лохом не будет, психолог. Я тебя никому не отдам. Ты моя…Ты моя?
— Твоя!
— Давай крикни, что ты моя!
Сильным толчком проникая в нее и переворачиваясь так, что она оказывается подо мной, и я со всей дури вдалбливаюсь в ее тело.
— Твоя!!! Твояяяяяяя!
* * *
— Ну вот и все, мальчик. Твоя игра окончена. Теперь ты красиво сольешься со сцены. Спектакль окончен. Тряпки падают, публика визжит и плачет.
Маман сбила пепел с сигареты красным ноготком в пепельницу-змею. Интересно, ее с натуры отливали, или они случайно настолько похожи с этой скользкой тварью.
— В смысле? Разве я не должен был закрутить красивый роман и, как ты там сказала — вернуть девочке вкус к жизни.
Но я был готов к такому повороту. Примерно ожидал, что Маман скажет слиться. Потому что ни хрена это не было утешением для Дианы. Кто-то, кажется, хотел, наоборот, причинить ей боль. И если это реально ее папаша, то он больной гребаный ублюдок, и я сломаю все его планы!
— Нет. Оказалось достаточным просто сбить целку. Тобой довольны. Вот.
Она подвинула ко мне конвертик и мило улыбнулась. Я судорожно глотнул воздух, и мне показалось, что воздух стал твердым, как камень. И я не могу его вдохнуть. Идут секунды, минуты, а я не беру конверт. Б*ядь. Я просто не могу его взять.
— Что такое? М? Я чего-то не знаю?
Откинулся на спинку стула, а потом подтолкнул конверт обратно в сторону Маман.
— Верни тому, кто дал, и вот….
Открыл сумку и положил перед ней увесистую пачку денег.
— Это возврат оплаты! Здесь вся сумма, но ты можешь пересчитать. Человеческий фактор, все дела.
— Что?
Ее зрачки расширились, и она подалась вперед, впиваясь в меня взглядом своих ядовитых змеиных глаз.
— Что за х*йня? Что это? Ты совсем охренел, Иуда? Или мне это сейчас кажется. А ну давай быстро убрал это со стола, и делаем вид, что я этого не видела.
— Я отказываюсь от заказа и возвращаю обратно деньги.
— В смысле? Я не понимаю! Тебе заплатили, чтоб ты трахнул девочку. Ты ее трахнул. Что теперь не так? Ааааа….стоп, стоп, стоп. Ох*еть…ты хочешь трахать ее еще? Реально? Ты…ты что, запал на эту хромоногую, убогую, богатенькую сучку?
— Заткнись! — зарычал, и она отпрянула от меня назад. Скорее от неожиданности.
— Охренеть! — она расхохоталась, задрав голову. Мерзко захохотала. Так, что захотелось дать по ее накрашенной физиономии с кулака. — Такого у меня еще не было.
Потом внезапно перестала смеяться и посмотрела на меня исподлобья.
— Мальчик! Ты в какие игры со мной играешь? Ты, случайно, не ошибся? Я тебя из-под забора достала и человеком сделала.
— Проституткой! Не человеком!
— Спасибо скажи. Ты вообще был никем. Кривлялся, бренчал на гитарке и воровал кошельки на вокзале. Клоун, шут. Прыг-скок. Попрыгунчик. Я из тебя ваяла произведение искусства, я бабло в тебя вложила.
— Я давно его тебе вернул.
— Хера с два! Ты мне всю жизнь должен будешь. Значит так. Я всей этой херни не слышала. Забирай деньги и сливайся. Все. Заказ окончен.
— Я уже сказал — я отказываюсь от заказа. И никуда сливаться не собираюсь. Мы с Дианой уедем отсюда, на хер.
— Ты с Дианой? Диана…Да ты что, б*ядь, возомнил о себе, шалава ты с членом! Расскажи ей вначале, кто ты и каким образом залез к ней в трусы. Ты…ты как зарабатывать собрался? М? Днем будешь баб за деньги трахать, а ночью ее по любви? Любилка не сломается? Уедет он! Куда? В Тьмутаракань? Ты эти деньги где взял? Хочешь
