– Прекращай киснуть! – голос Тайло вернул его в реальность. – Сейчас сам станешь болотом!
Флинн разлепил потяжелевшие веки. Он лежал среди мшистых кочек, накрытый длинной тенью. Демон Уныния еще больше разбух, досыта наевшись горьких воспоминаний. Флинн попытался встать, но с ужасом обнаружил, что пустил корни: белые тонкие нити пришили его к болоту. На ногах успела прорасти трава и вытянутые бледные грибы, руки покрылись сизым лишайником, из груди прорезались стебли водяники. Он скривился от омерзения, дернулся всем телом и застонал: нити оказались оголенными нервами.
– Что мне сделать, чтобы освободиться? – прохрипел Флинн.
– Нужно найти счастье, – прошептал парящий над ним Тайло и положил ему на грудь несколько конфет в ярких обертках.
– Что это?
– Твое оружие против уныния. Эти конфеты пока пустые, так что тебе придется постараться и наполнить их радостью.
– Ты издеваешься? – спросил Флинн. – Как они помогут одолеть демона? Он, по-твоему, переест и лопнет?
– А ничто другое на него не подействует! – ответил Тайло. – Только радость и счастье могут справиться с печалью и унынием. Наполни их светлыми воспоминаниями!
Слизняк полз прямо на Флинна, желая втоптать того в грязь и раздавить. Он еще раз дернулся, но лишь вызвал новую волну боли.
– В голову ничего не идет, – сознался Флинн после нескольких попыток. Он так глубоко увяз во тьме, что света больше и не видел.
– Ну же! Постарайся, у тебя получится! – подбадривал Тайло. – У всех нас есть хотя бы парочка теплых воспоминаний, за них и держись. Они – твой спасательный круг в этом болоте.
Флинн порылся на антресолях памяти, стряхивая пыль времени. Действительно, с ним случались не только беды.
Он вспомнил, как запускал с отцом воздушного змея. Получилось у них с десятой попытки, но как же здорово было, когда цветастый змей с яркими лентами, покачиваясь на ветру, взмыл под небеса.
А в этом кусочке прошлого они всей семьей отдыхали на берегу моря, нежась в лучах солнца и купаясь в лазурной воде. В то лето Флинн завел кучу друзей и гонял с ними по берегу. Они лазали по деревьям, срывая спелые дикие фрукты, строили замки из песка и придумывали страшилки у костра.
В другом воспоминании отец учил его ездить на велосипеде. Позже мама долго залечивала раны на коленках Флинна и отчитывала папу.
Перед глазами возник счастливый Ферни. Пес с радостным лаем прыгал в высокой траве, пытаясь поймать зубами бабочек. Так ни одну и не поймал.
А здесь они все вместе выбрались на пикник, прихватив с собой парочку знакомых. Компания шутила и громко смеялась. До чего же вкусной была приготовленная на костре картошка, с поджаристой ароматной корочкой. Флинн обжигал язык: не хотел ждать, пока она остынет. Он и позабыл, как же счастлив был когда-то.
– Отлично! А теперь встань и скорми конфеты слизняку, – подсказал Тайло.
Белые нити растворились: болото отторгло Флинна. Он прекратил страдать и стал для него несъедобным.
Флинн вскочил на ноги, отряхнулся, развернул конфеты и сунул их слизняку в глотку. Зеленая слюна измазала руку.
– Ну и гадость! – поморщился он, стряхивая слизь.
– Ничего, наступит четверг – вымоешься, – улыбнулся Тайло.
– Почему четверг? – не сообразил Флинн, вытирая руку о штаны.
– Потому что в нашем доме только по четвергам есть горячая вода, – напомнил Тайло. – Если не хочешь ждать, могу кинуть тебя в океан Гнева. Искупаешься в приятной компании демона Злобы. Чем не резиновая уточка? Кусается только, но это такая мелочь.
– Спасибо, обойдусь, – сказал Флинн. – Лучше уж ледяной душ принять.
– Только потом не говори, что я о тебе не забочусь.
Демон Уныния распробовал леденцы и сморщился. Большие печальные глаза стали крохотными, как горошины. Он открыл рот, из которого повалила разноцветная пена: розовая, зеленая, желтая, голубая. Что-то затрещало в желудке демона, его тело набухло и округлилось. Он надулся мыльным пузырем и начал подниматься в небо.
– Конфеты-то с шипучкой! – весело воскликнул Тайло, провожая демона взглядом. – Приготовься! Сейчас будет зрелище!
– Мне кажется, что он сейчас взорвется. – Флинн инстинктивно пригнулся.
– Правильно кажется! – закивал Тайло, потирая ладони.
Слизняк высоко поднялся и лопнул, будто его проткнули иголкой. Угрюмое небо над болотом Безысходности раскрасили салюты из цветного дыма. Они со смехом взрывались и раскрывались подобно цветам, разгоняя горе и печаль. Дым рисовал на сером полотне яркую картину счастливых воспоминаний Флинна. Холодные огни на одно мгновение подняли головы, посмотрели на чужую радость, вздохнули и вновь погрузились в ледяную тоску.
Флинна распирали эмоции, он смеялся вместе с Тайло. Ему хотелось танцевать и кричать так громко, чтобы услышало само мироздание. Как же он мог похоронить столько прекрасных моментов? Теперь Флинн точно знал, что ему есть ради чего бороться – ради того, чтобы когда-нибудь вновь испытать подобное счастье.
16. Болтливые Граффити
Флинну не нравилось засыпать в мире мертвых. Каждый раз он попадал в одно и то же место – в двуликий город, в котором родился. Каждую ночь ему снился Инферсити.
Улицы, как и всегда, дремали под покровом сизого тумана. Каждое утро город надевал маску чопорности и благоразумия, скрывая за ней истинное лицо. Лицо, искаженное распутством, изуродованное нищетой и покрытое шрамами искалеченных судеб. Сейчас же Флинн видел настоящий облик Инферсити.
Он призраком ходил по улицам, наблюдая, как из переулков, подворотен и подвалов выползала мерзость, как проявлялись гнойные раны на теле города. Самые бедные районы кишели бандитами, ворами и мошенниками всех видов. С наступлением темноты открывались притоны и подпольные лавки, торгующие запрещенными товарами. Распахивали свои двери игорные дома, где бедняки в надежде сорвать куш просаживали последние сбережения.
Инферсити был разделен на девять районов. Они кольцами расходились от центра к периферии: от самых роскошных домов до убогих лачужек без воды и отопления, от праздника жизни до беспросветной нищеты. Когда-то Флинн тоже был частью этого города, самой непримечательной его частью.
Он видел, как в подворотне толпа избивала какого-то беднягу. Хоть бы выжил. Флинн никак не мог ему помочь. Он смотрел на лица подозрительных прохожих, шушукающихся между собой и незаметно передающих что-то друг другу, наблюдал, как размалеванные девицы откровенными жестами зазывают клиентов. Флинн вспоминал, как в детстве часто слышал крики по ночам, как лежал в кровати с крепко зажмуренными глазами и убеждал себя, что это игра его воображения. Полиция все равно бы не приехала, ведь она берегла покой лишь тех, кто мог заплатить за него. Слабость и бедность в Инферсити считались личными проблемами.
