же будут они делать дальше и отправятся ли на берег ещё раз сегодня? До берега было рукой подать…
Доктор заявил, что у него дело на яхте и на берег он не поедет.
— А вы, — добавил он Урвичу, — если хотите, отправляйтесь один: вы пока свободный человек…
Это «пока» показалось Урвичу особенно лестно и приятно.
— Да мне совестно, — проговорил он, — тревожить из-за одного меня матросов.
— Так поезжайте один, — посоветовал доктор, — возьмите одиночку и на вёслах собственными средствами… когда только вздумается вам, хоть ночью… Я уже говорил вам, что у нас стеснений никаких…
Урвич предложил было Ноксу съехать на берег, но тот заявил, что на воде чувствует себя гораздо лучше.
Урвич прошёл тогда в библиотеку, чтоб отыскать какое-нибудь описание островов Маккари, но все тома, какие брал он и где, по его понятию, он мог найти желаемые сведения, ничего не говорили именно об этих островах.
Так он и не сошёл с яхты вплоть до вечера.
XXXIX
Поздно вечером, или вернее, уже совсем ночью, когда зажглись звёзды и засветил только что народившийся полный месяц, он стоял один на палубе и смотрел на бухту.
И вдруг его поразило, словно чешуя упала с глаз, что бухта ночью при луне поразительно стала похожа на ту, которую описал ему Дьедонне в своём рассказе об Острове Трёх Могил.
Вот коса, низменный берег, а направо в мутном сиянии тёмным профилем отчётливо вырисовывается небольшое плоскогорье с отвесной скалой в море.
Это так заинтересовало Урвича, что он, помня слова доктора, что одиночку можно взять, когда угодно, хоть ночью, сошёл по трапу, кликнул вахтенного матроса на лодках, велел подать одиночку и, сев в неё, взялся за вёсла и начал работать ими.
Он поплыл по направлению к скале, к её середине, казавшейся совершенно отвесной и неприступной.
Любопытство его было задето так сильно, что он, не щадя себя, налегал на вёсла и скоро был у середины скалы.
Там он нашёл небольшую площадку, от которой начиналась тропинка вверх.
В камень было ввинчено кольцо, к которому можно было привязать лодку.
Осмотрев площадку на скале и удостоверившись, что не только сама бухта была похожа на описанную Дьедонне, но что в ней очутилась и скала с площадкой, кольцом и тропинкой, Урвич поспешно вернулся на яхту.
Он оставил одиночку у трапа, сказав, что сейчас отправится опять на берег, что он забыл только захватить с собою пистолет, возьмёт его и поедет.
Но не за пистолетом, собственно, вернулся он, хотя положил и его в карман на всякий случай.
Вещи его, отнятые у диких, были ему возвращены в полной целости. В этих вещах оказался сохранным потайной фонарь. Ключ, переданный французом, тоже лежал невредимый в шкатулке.
За этим-то ключом и фонарём и вернулся на яхту Урвич.
Забрав вещи, он побежал к трапу, спустился к лодке, сел в неё и стал обратно грести к скале.
На пути к ней он оглянулся на яхту, чтобы посмотреть, как скоро плывёт он, и заметил, что с капитанского мостика сигналили фонарём, должно быть, давая знать о чём-то на берег.
Урвич, однако, не обратил на это внимания и продолжал подвигаться вперёд. На берег съехали офицеры, может быть, князь был там, и весьма естественно поддерживали на яхте сношения с берегом сигналами.
Пристав к площадке у скалы, Урвич привязал к кольцу лодку и стал подниматься по тропинке.
Сначала подъём был очень удобен и вовсе не крут, так что Урвич невольно в душе посмеялся предупреждениям Дьедонне о том, как трудно будет подниматься по тропинке.
Урвич уже не сомневался, что остров, у которого остановилась яхта, был тот самый, куда посылал его Дьедонне.
Такого поразительного совпадения во всех подробностях не могло быть.
Мало-помалу тропинка суживалась и по мере этого становилась не так полога, как прежде. Урвич уже не шёл по ней, а карабкался. С каждым шагом делалось труднее цепляться ногами и приходилось очень внимательно ставить их. Тут только понял Урвич, что напрасно усмехался он в начале подъёма. Теперь, наоборот, он должен был сознаться, что действительность превосходила то, что говорил француз.
Местами крутизна была почти отвесная, и взобраться дальше можно только было благодаря маленьким выступам, высеченным в скале.
Дьедонне называл эти выступы ступеньками, но на самом деле оказывалось такое название вовсе не подходящим. Это были не ступеньки, а кронштейны скорее.
Приходилось отыскать такой кронштейн, осторожно поставить на него ногу, упереться и подняться с большим усилием.
Проделывая это, Урвич прижимался инстинктивно грудью к скале, потому что малейшее отклонение грозило падением. Он не только не шёл, но и не карабкался уже, а полз, стараясь прилипнуть, как муха, чтобы не сорваться.
«Однако кто-нибудь подымался же тут до меня, — рассуждал он, — отчего я не могу сделать того же самого?»
И с упорством, настойчивостью и терпением он передвигал ноги, цеплялся руками и полз вверх.
Он, поднимая изредка голову, видел над собою заветную цель своего стремления, край скалы и видел тоже, как приближался к нему медленно, тяжело, но приближался, и сокращалось расстояние между ним и светлой полосой неба, синевшего в лунном сиянии над тёмным абрисом скалы.
Урвич вспомнил, что Дьедонне говорил ему, чтоб он не оборачивался.
И именно потому, что тот говорил ему об этом и он вспомнил, Урвичу страстно, неудержимо захотелось поглядеть назад…
А как он теперь высоко над водой и где эта вода, и какой вид имеет стремнина?
«Лучше не надо!» — словно шепнул ему какой-то внутренний голос, но он не послушался.
Он хотел только заглянуть углом глаза и чуть-чуть повернул голову.
Сердце вдруг так и упало в нём. Это был один миг, но Урвич успел увидеть, что он почти на воздухе, что залив провалился в огромную глубину, и что между ним и водой нет ничего; скалы, на которой держался он, он не мог видеть, потому что для этого надо было нагнуться.
Урвич сделал невольное, порывистое движение, вздрогнул…
Нога его оступилась и скользнула…
XL
Урвич чуть не оборвался, но, к счастью, в этом месте тропинка пошла отлогими уступами, и Урвич, сделав усилие и рванувшись вперёд, в несколько прыжков, не останавливаясь, достиг верха скалы.
Он стал на ровную почву и вздохнул свободно. До сих пор всё было так, как говорил ему Дьедонне. Он очутился наверху небольшого плоскогорья, никакого признака растительности тут не было: ровная, как
